Полная версия публикации №1521024576

PORTALUS.RU ТЕОРИЯ ПРАВА ОБЫЧНОЕ ПРАВО В РОССИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКЕ XIX - НАЧАЛА XX в. → Версия для печати

Постоянный адрес публикации (для научного и интернет-цитирования)

По общепринятым международным научным стандартам и по ГОСТу РФ 2003 г. (ГОСТ 7.1-2003, "Библиографическая запись")

В. А. АЛЕКСАНДРОВ, ОБЫЧНОЕ ПРАВО В РОССИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКЕ XIX - НАЧАЛА XX в. [Электронный ресурс]: электрон. данные. - Москва: Научная цифровая библиотека PORTALUS.RU, 14 марта 2018. - Режим доступа: https://portalus.ru/modules/theoryoflaw/rus_readme.php?subaction=showfull&id=1521024576&archive=&start_from=&ucat=& (свободный доступ). – Дата доступа: 28.03.2024.

По ГОСТу РФ 2008 г. (ГОСТ 7.0.5—2008, "Библиографическая ссылка")

В. А. АЛЕКСАНДРОВ, ОБЫЧНОЕ ПРАВО В РОССИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКЕ XIX - НАЧАЛА XX в. // Москва: Научная цифровая библиотека PORTALUS.RU. Дата обновления: 14 марта 2018. URL: https://portalus.ru/modules/theoryoflaw/rus_readme.php?subaction=showfull&id=1521024576&archive=&start_from=&ucat=& (дата обращения: 28.03.2024).



публикация №1521024576, версия для печати

ОБЫЧНОЕ ПРАВО В РОССИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКЕ XIX - НАЧАЛА XX в.


Дата публикации: 14 марта 2018
Автор: В. А. АЛЕКСАНДРОВ
Публикатор: Научная библиотека Порталус
Рубрика: ТЕОРИЯ ПРАВА
Номер публикации: №1521024576 / Жалобы? Ошибка? Выделите проблемный текст и нажмите CTRL+ENTER!


Во второй половине XVIII - начале XIX в. некоторые русские правоведы (М. Артемьев, Терлаич, Кукольник) сближали русское гражданское право с римским. Авторы других историко-правовых трудов исходили из сословного принципа, определявшего социальный строй позднефеодального государства. В одном из первых обобщающих историко-правовых трудов полностью исключалось рассмотрение юридических норм, касавшихся не только крепостных, но и государственных крестьян и мещанства. Крепостное крестьянство расценивалось в нем как составная часть имущества, как род собственности1 . Поэтому в юридических исследованиях того времени и речи быть не могло о каких-то правах и обычаях, которыми крепостное крестьянство руководствовалось в своей жизни. Но по мере развития начал буржуазного права взгляды и методика историков-правоведов менялись. В первой половине XIX в. дворянская и буржуазная историко-правовая наука России обратила внимание на неписаные нормы, определявшие повседневную внутреннюю жизнь русской деревни и регулировавшие внутридеревенские и внутрисемейные хозяйственные, имущественные, бытовые отношения. Однако, обращая внимание на нормы гражданских отношений, бытовавшие в среде крестьянства и не совпадавшие с действовавшим законодательством, историко- правовая мысль стала интересоваться формально-юридическим соотношением между обычноправовыми и государственными нормами и далеко не сразу попыталась обратиться к анализу социально-экономического существа обычного права и его истории.

"Открытие" обычного права породило в русской правовой и этнографической литературе многочисленные споры, продолжавшиеся вплоть до начала XX в. Полемика имела и теоретический характер (когда она касалась сущности обычного права как комплекса неписаных правил и норм и возможности его изучения на разных этапах сложения права государственного) и практическую направленность (когда речь шла о применимости обычноправовых норм в судебной и административной практике). В известной степени эта полемика отразилась и на истории изучения государственного права. Поэтому выяснение взглядов на обычное право, бытовавших в дореволюционной литературе (чему и посвящена данная статья), представляет значительный интерес, особенно если учесть, что за последнее время в советской науке при изучении истории сельской общины стало уделяться серьезное внимание роли обычного права в жизни общинной деревни.

С первой половины XIX в. в русской историко-правовой литературе стало признаваться существенное значение обычая как одного из источ-


1 Хавский П. О наследстве завещательном, родственном и выморочном. Кн. 1. М. 1817, с. 12, 30, 31.

стр. 41


ников государственного права в процессе его становления и развития со времен Киевской Руси и до XVII века. Ученые, исследовавшие значение византийских памятников светского и духовного происхождения в истории становления права на Руси, признавали большую роль обычноправовых норм в процессе переработки византийского права на русской почве2 . Н. В. Калачев писал: "В нашем древнем законодательстве, с одной стороны, вследствие установления в теории узаконений византийских, а с другой стороны, вследствие удержания на практике прежних народных обычаев, является замечательная двойственность, которая невольно проглядывает во всех источниках до самого Уложения царя Алексея Михайловича. Этой двойственности не чужды даже и те узаконения, которые издавались при содействии духовенства, ибо, повторяю, оно было не в силах сломить вдруг все обычаи, глубоко укорененные веками, и, напротив, только постепенно достигало своей цели... Поэтому в высшей степени трудно решить, какое значение на практике и с какого именно времени получил и у нас тот или другой источник византийского права"3 . "Законодательная власть не может прямо устранить действие обычного права... Да притом же обычай так могуществен в юридическом быту, что, пожалуй, выведет из употребления закон, направленный против его применения", - признавал Д. И. Мейер4 . Только В. И. Сергеевич отводил византийскому заимствованию большую роль, особенно в семейно-имущественных правовых отношениях, со времени принятия христианства и вплоть до XVII в., что, по его мнению, обусловливалось подсудностью духовным судам вопросов брачного права и права наследственного, при решении которых духовенство обращалось не к народным обычаям, а к византийским нормам5 .

В 1840 - 1860 гг. проблема обычного права была широко поставлена К. Д. Кавелиным. Его схема исторического развития России6 , сыгравшая существенную роль в выработке "государственной школой" концепции о ведущей роли государства в историческом процессе, известна хорошо, и нет необходимости подробно останавливаться на ее содержании и критическом разборе7 . Значительно существеннее уделить внимание тому, как в схеме Кавелина отражались его взгляды на историю права. Кавелин, противопоставляя пути развития России и Запада, отводил большое место обычаю в историческом развитии русского права и доказывал его принципиальное отличие от права западноевропейских государств, в частности от римского8 . При этом историю права он рассматривал не обособленно, а пытался связать с процессом развития государства (в своем, конечно, понимании) особенности правовых норм и объяснить их существование на разных этапах истории разнообразными причинами политического, семейного и бытового характера.


2 Розенкампф. Обозрение Кормчей книги в историческом виде. М. 1829, с. 104; Калачев Н. О значении Кормчей в системе древнего русского права. - ЧОИДР, 1847, N 3, раздел 1, с. 9; Павлов А. Первоначальный славяно-русский Номоканон. Казань. 1869, с. 61, 70, 81; Загоскин Н. П. История права Московского государства. Т. I. Казань. 1877, с. 84 - 88; Беляев И. Д. Лекции по истории русского законодательства. М. 1879, с. 258, 259, 262, 263, 332, 515; Мрочек-Дроздовский П. Н. История русского права. М. 1892, с. 260.

3 Калачев Н. Ук. соч., с. 9.

4 Мейер Д. И. Русское гражданское право. СПб. 1861, с. 26.

5 Сергеевич В. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб. 1910, с. 39, 44, 563 - 569, 565 - 578.

6 Кавелин К. Взгляд на юридический быт древней Руси. - Современник, 1847, т. I.

7 См. Очерки истории исторической науки в СССР. Т. I. М. 1955, с. 346, 347; Цамутали А. Н. Борьба течений в русской историографии во второй половине XIX в. Л. 1977.

8 Кавелин К. Взгляд на историческое развитие русского порядка законного наследования. - Современник, 1860, N 2.

стр. 42


Разумеется, при этом история права подчинялась Кавелиным его общей схеме исторического развития России. Он доказывал, что в Соборном уложении 1649 г. преобладали еще обычноправовые установления, но в дальнейшем "древняя русская жизнь исчерпала себя вполне"; не только в политической и административной сфере, но и в гражданском быту "юридические отношения начали брать верх над кровными, родственными"; гражданские отношения (имущественные и личные), ранее вытекавшие из свято соблюдаемого обычая, стали определяться государством, которое в лице Петра I взяло на себя 'разрешение всех назревших вопросов народной жизни9 . Законодательное начало, вполне подчиняясь формам и духу юридической жизни того времени, к эпохе Петра I почти совершенно разрушило обычные верования; "от такого смешения различных начал и от того, что обычай потерял прежнюю, исключительную силу, обычные верования должны были утратить свою ясность и определенность" 10 . В конце концов, обращаясь к XVIII - XIX вв., Кавелин полностью формально-юридически подчинил "народную жизнь" с ее обычноправовыми устоями воле самодержавного государства.

В рамках этой схемы Кавелин выдвинул несколько теоретических вопросов, весьма существенных для развития историко-правовой и этнографической наук. Со времени организации в 1845 г. Русского географического общества (РГО) и на протяжении 1850-х годов Кавелин совместно с К. М. Бэром и Н. И. Надеждиным играл руководящую роль в деятельности одного из его отделений - этнографии11 . Именно в это время деятелями РГО, в том числе и Кавелиным, определялись "впервые не только в истории русской, но и в истории мировой науки задачи этнографии, место ее в системе человеческого знания" 12 . Кавелин считал необходимым изучать народные обычаи исходя из истории народа, а не объяснять их бытование заимствованием, даже в случае внешнего сходства с обычаями других народов. В народных обычаях он видел ценный, но весьма сложный источник, сложившийся постепенно из разнородных элементов, скрупулезное изучение которого может объяснить важные явления в прошедшей жизни народа 13 . "Словом, ищите в основании обрядов, поверий, обычаев - былей, когда-то живых фактов, ежедневных, нормальных, естественных условий быта, и вы откроете целый исторический мир, которого тщетно будем искать в летописях, даже в самих преданиях", - писал Кавелин 14 . В отличие от многих русских историков права (прежде всего К. А. Невелика), пытавшихся только на основе анализа юридических материалов восстановить логическую связь между законами и рассматривавших в единой взаимосвязи законодательные положения, зафиксированные в разных древнерусских письменных памятниках, он считал, что законодательные акты, в частности о порядке наследования, следует изучать на основе всей совокупности быта, "посреди которого возникают исследуемые отрывочные юридические факты, и в нем, через него, искать между ними единства, за недостатком непосредственной связи" 15 .

В том же историческом аспекте Кавелин ставил не менее важный вопрос о причинах отличия юридических бытовых норм, сохранявшихся


9 Кавелин К. Взгляд на юридический быт древней Руси. с. 43, 44, 47; его же. Собр. соч. Т. 4. СПб. 1900, сто. 209 - 211, 349 - 350.

10 Кавелин К. Д. Собр. соч. Т. 4, стб. 349, 350.

11 Токарев С. А. История русской этнографии. М. 1966, с. 216, 217, 239; Кавелин К. Соч. Т. 4. М. 1859, с. 201 - 214.

12 Токарев С. А. Ук. соч., с. 266, 267.

13 Кавелин К. Соч. Т. 4, с. 4, 7, 36 - 39, 42 - 47, 53, 80.

14 Там же, с. 56, 57.

15 Кавелин К. Взгляд на историческое развитие русского порядка законного наследования, с. 458.

стр. 43


в народной среде, от существовавшего законодательства. Это отличие он объяснял разной степенью воздействия государственной власти на общественный и семейный быт разных слоев общества. Он пытался проследить состояние личностно-имущественного права в сфере разных, по его мнению, форм общественного и частного быта - общинного на Севере (в Пскове и Новгороде) и вотчинного в остальной части Руси. Основными "условиями быта", под влиянием которых на Руси складывался законодательный порядок наследования, Кавелин считал постепенное развитие "общественности" (государственного строя), поземельной собственности и "рода" (или семьи). "В массах народа долго продолжали жить старые основы первоначального быта, медленно уступая новым условиям общественности... Но в семьях и родах, выделившихся почему-либо из народных масс и принимавших деятельное участие в государственной и политической жизни, новые начала должны были водвориться раньше и быстрее", - писал он, имея в виду "княжеские и другие знатные роды", из которых образовывалось "московское вельможество и служилые чины Московского государства". В этих слоях общества Кавелин усматривал специфичность имущественных и семейных отношений и делал вывод, что именно "к ним почти исключительно относились древние законодательные постановления гражданского права"16 .

По мнению Кавелина, по мере того как межкняжеские вотчинные отношения послужили первообразом для юридического оформления имущественных отношений при Иване III "быт народных масс мало-помалу заслоняется высшими слоями общества; законодательство относится преимущественно к последним, а первые продолжают жить стародавними обычаями. Это замечание применяется в особенности к гражданскому праву, которое с XV до начала XIX в. носит на себе заметную печать служилых разрядов общества"17 . Мысль Кавелина о социальном характере законодательства и его своеобразии по сравнению со старыми правовыми нормами, сохранявшимися на основе обычая среди народных масс, о зависимости таких норм от общественных и семейных условий была бесспорно плодотворна для разработки истории права. Однако этот социальный аспект не получил развития в русской буржуазной историко-юридической науке; в равной степени не получила развития в этнографической науке XIX - начала XX в. мысль Кавелина о необходимости изучать обычаи прежде всего на основе истории конкретного народа, а не объяснять их как результат заимствования18 .

В дальнейшем в общих курсах по истории права и отдельных исследованиях русские буржуазные историки-правоведы второй половины XIX - начала XX в. рассматривали обычай лишь в ракурсе становления и развития государственного отечественного права. Только в самом общем виде они признавали самостоятельное существование обычного права в крестьянской среде вплоть до XX в., но, как правило, к его исследованиям не обращались, весьма по-разному трактуя значение обычно-правовых норм на разных этапах кодификации, и также по-разному относясь к возможности познания этих норм. Н. Л. Дювернуа, рассматривая соотношение, с одной стороны, значения обычая, а с другой - установлений церкви и княжеской власти в процессе становления государственного права, исходил из того, что "в непрерывном движении почти никакое право не может оставаться долгое время неизменным". По его мнению, обычноправовые нормы определяли положения "Русской правды", но в дальнейшем ее догмы развивались уже под влиянием не толь-


16 Там же, с. 465 (см. также с. 469, 470, 474).

17 Там же, с. 477.

18 Токарев С. А. Ук. соч., с. 273.

стр. 44


ко обычая, но и церкви и княжеской власти19 . Вместе с тем Дювернуа допускал не только сохранение, но и развитие обычая в сфере наследственного права. "Для всякого очевидно, - писал он, - что по своему составу наследство в практике XIV и XV века представляет собой нечто совершенно непохожее на тот сстаток, о котором говорит "Русская правда"20 . Источник наследственных норм XIV - XV вв. он продолжал усматривать в обычае, который, по его мнению, прослеживался в духовных грамотах. По мысли Дювернуа, коллизии, содержащиеся в них, опирались на обычноправовые представления, которые тем не менее признавались судебной практикой: "духовные грамоты фиксируют понятие и состав наследства, которых не определяет никакой закон"21 .

Весьма последовательно доказывал первостепенное значение обычного права в истории русского права Н. П. Загоскин. Он писал: "Отношения юридической жизни всякого народа... далеко не исчерпываются, да и не могут быть исчерпаны писаным правом; наряду с последним в жизни всякого народа действуют также нормы права неписаного, права не закрепленного письменностью, но твердо и неизменно живущего в народной памяти. Совокупность подобных норм неписаного права, действующего в среде известного народа, составляет обычное право его"22 . Поставив вопрос даже о существовании архаического праславянского права, Загоскин, обосновывал методику его изучения путем сравнительного анализа существовавших у разных славянских народов юридических символов, формул, терминологии, норм обычного права и законодательных памятников23 . Наряду с памятниками законодательства Загоскин видел в обычном праве важнейший источник, определявший "значительную массу отношений и институтов не только частного гражданского права, но даже весьма обширный круг отношений и институтов, относящихся к различным сферам прав государственного, административного, уголовного и судебного"24 .

По убеждению Загоскина, действовавшие нормы "изстаринного обычного права" были основным источником для правительства в его законодательной деятельности вплоть до Соборного уложения 1649 г. и Новоуказных статей 1670-х годов. Этот источник развивался и дополнялся самой жизнью, причем государство, воплощавшее неписаное обычное право в форму закона, регламентировало гражданские нормы в редких случаях, когда затрагивались его интересы, в частности в сфере прав наследственных, вотчинных и поместных, опеки и состояний. В дальнейшем, по мнению Загоскина, генетическая цепь, с глубины веков (закрытых для исследователя) связывавшая все памятники законодательства, лишь до некоторой степени была нарушена при Петре I западноевропейскими заимствованиями, а потому законодательство "московского периода" в значительной степени сохраняло свое значение и в XIX в.25 . Поэтому, писал Загоскин, "обычное право не утрачивало жизненного значения своего и в последующие эпохи русской жизни; известно, что почти исключительно обычным правом и до наших дней регулирует свою правовую жизнь наше крестьянство, то есть огромное большинство русского народа". Загоскин полагал, что брачные, наследственные, общинные и земельные нормы прежде всего дают "основание ис-


19 Дювернуа Н. Л. Источники права и суд в древней России. М. 1869, с. 29, 204, 328.

20 Там же, с. 238.

21 Там же, с. 249.

22 Загоскин Н. П. Ук. соч., с. 29.

23 Загоскин Н. П. История права русского народа. Т. I. Казань. 1899, с. 184 - 197, 439 - 472.

24 Загоскин Н. П. История права Московского государства. Т. I, с. 29, 30.

25 Там же, с. 8, 30 - 32, 138.

стр. 45


кать в современном обычном праве русского народа переживаний его древнего юридического быта"26 .

Одновременно с Загоскиным, но с совершенно иных позиций подходил к изучению обычного права такой историк, как Д. Я. Самоквасов. "Каждому, кто сколько-нибудь знаком с сельским бытом русского народа, хорошо известно, что крестьянин, в большинстве его семейных и общественных отношений, не знает постановлений нашего законодательства, а определяет свои отношения к семье и общине понятиями о праве, может быть, регулировавшими семейные и общественные отношения русского народа за тысячу лет назад"27 , - отмечал он, но вместе с тем весьма скептически относился к возможностям познания обычного права в его историческом существовании. Самоквасов признавал его развитие, но был крайне осторожен в отношении результата сравнительного историко-юридического изучения письменных памятников и обычного права, известного в XIX в., ради выявления архаических обычаев. Он не видел "верных средств, при посредстве которых было бы возможно отличить обычаи древнейшего происхождения от обычаев происхождения позднейшего" и исследовать современное обычное право. Поэтому, писал он, "современное нам обычное право остается до настоящего времени почти бесполезным источником в деле решения вопросов о семейных отношениях и совершенно бесполезным в решении вопросов об отношениях общественных, уголовных и имущественных наших предков"28 .

Весьма своеобразно и, быть может, более расширительно, чем кто-либо из дореволюционных историков права, понимал обычай В. И. Сергеевич, трактуя его функционирование в сугубо идеалистическом внеклассовом аспекте. По его представлению, вплоть до установления самодержавия в России понятия "закон" и "обычай" представлялись синонимами, а потому именно на обычае был основан весь правопорядок общественных отношений. По этому поводу он писал: "Частные и государственные права подчинялись его (обычая. - В. А.) действию: права князей и народа, право наследования, мести, выкупа, право собственности и т. д. - все было основано на обычае"29 . Отсюда вытекало и отрицание Сергеевичем значения "Русской правды" как государственного законодательного документа и лишь частичное признание таковыми княжеских уставов и судебников.

Весьма показательно для русской буржуазной историко-юридической школы подходил к трактовке обычая другой крупнейший историк-правовед - М. Ф. Владимирский-Буданов. Историю русского права он определял как науку, "излагающую прогрессивное развитие юридических норм в жизни русского народа", справедливо полагая, что только путем исторического изучения может быть уяснена взаимная связь норм государственного и частного права30 . Он признавал обычай одним из источников права и отдавал должное существенности сохранявшихся и в XIX в. обычноправовых норм. "Несравненно большая масса жителей России и теперь подчиняется не началам свода, а тем нормам, которые мы иногда отказываемся допустить в седой старине. Эти "древности права" суть весьма живая новость", - писал он31 . Однако Владимирский-Буданов вовсе не считал обязательным следовать этому верному и обязывавшему заключению, создавая свою схему исторического разви-


26 Загоскин Н. П. История права русского народа, с. 186, 196.

27 Самоквасов Д. История русского права. Т. I, вып. 1. Варшава. 1878, с. 245.

28 Там же, с. 221, 231 - 232.

29 Сергеевич В. Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб. 1910, с. 22.

30 Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. СПб, 1907, с 1.

31 Там же, с. 684.

стр. 46


тия русского права, наиболее последовательно разработанную в буржуазном правоведении России. По этой схеме на протяжении трех периодов истории русского права (IX - XIII вв., XIV - XVII вв., XVIII - XIX вв.) шел последовательный процесс от господства обычного права в первом, земском, периоде (с обычаем не могла тогда конкурировать законодательная деятельность власти) к сосуществованию "в равной силе" обычая и закона во втором, московском, периоде и, наконец, к господству закона в период империи32 .

Стремление сопоставить значение обычного права и законодательной деятельности государства на разных этапах истории даже в ограниченных рамках формально-юридической школы, было привлекательной стороной схемы Владимирского-Буданова. Автор ее определял важнейшие формы выражения обычного права (акты юридических сделок, судебные акты, словесные формулы в пословицах и т. п.). Он отмечал существенную роль обычая, по которому та или иная норма образовывалась лишь постепенно, во времени; в отличие от закона, который мог единовременно установить нормы, не заботясь о их доступности общему сознанию, "обычное право лишено этой действующей сразу силы"33 . Но на этом положительная сторона исследования Владимирского-Буданова в интересующем нас аспекте исчерпывалась. Прослеживая соотношение обычного и государственного права, он прежде всего следовал за памятниками государственного происхождения и не пытался проследить влияние обычноправовых норм на процесс сложения и развития государственного права. Все, что выходило за границы законодательства, особенно в период империи, что не кодифицировалось, его уже не интересовало. Тем самым посылка автора о том, что большая часть народа руководствовалась в своей жизни обычаем, а не сводом законов, вступала в противоречие с его же схемой.

С Владимирским-Будановым солидаризировался в своей периодизации истории русского права А. Н. Филиппов; по его мнению, до образования Московского государства обычное народное право было самостоятельным и важнейшим источником права, а закон играл лишь второстепенную роль: в период империи, с Петра I, закон господствует. Историю права Московского государства Филиппов характеризовал, следуя за Загоскиным, так: закон "лишь санкционирует в своих нормах то, что соответствует основным народным правовоззрениям, т. е. продолжает ту же работу возведения в закон народных юридических обычаев, которая началась в предыдущий период"34 .

Итак, историки-правоведы уже на первых порах "открытия" обычного права в первой половине XIX в. не могли не обратить на него внимания как на источник; они довольно единодушно признавали обычай первоначальной формой правовых установлений, регулирующих нормы общественных и бытовых отношений и длительно сохранявшихся в жизни народа, определяли источники, на основе которых можно было проследить бытование обычноправовых норм, пытались разработать методику их изучения. Однако если Кавелин поставил вопрос о необходимости изучения обычаев для раскрытия многообразия народной жизни на разных этапах ее истории, причин их возникновения и бытования, их подверженности к изменениям и трансформации самого их существа, то в дальнейшем историко-правовая наука в России пошла по сугубо формально-юридическому пути. Историки права, представлявшие "государственную школу", в равной степени идеалистически в объяснении права ь целом, и в частности права обычного, были далеки от понимания социальных причин его возникновения и существования. Основное внима-


32 Там же, с. 4, 5, 87.

33 Там же, с. 488.

34 Филиппов А. Н. История русского права. Вып. II. Юрьев. 1906, с. 3, 4, 5.

стр. 47


ние они уделяли поискам юридического соотношения обычноправовых и законодательных гражданских норм на разных этапах развития государственного права. При всех расхождениях в оценке этого соотношения в разные периоды истории России историки-правоведы с внеклассовых позиций подчиняли историю обычного права истории права государственного, уделяя внимание обычаю исключительно в аспекте становления и кодификации государственного права. Поэтому специально исторические судьбы обычного права не исследовались. Весьма показательно, что, добившись безусловных успехов в изучении кодификации гражданского права, они рассматривали историю права в XVIII и XIX вв. исключительно в ракурсе государственных законоположений.

В процессе подготовки реформы 1861 г., а тем более после ее принятия, при сохранении общинного мирского устройства и особого суда для крестьян проблема обычного права приобрела практическое значение. В частности, по "Положению" 19 февраля 1861 г. (статьи 21, 38, 107) крестьянам дозволялось руководствоваться своими обычаями при разрешении наследственных имущественных отношений, дел, связанных с опекой и попечительством, и т. д. Узаконение функционирования обычного права, осуществленное впервые в государственно-правовой практике России, определялось тем, что коллизии общинной хозяйственной жизни, а также многие стороны гражданских отношений в крестьянской среде или вовсе не предусматривались действовавшим сводом законов или не могли быть разрешены в силу своего своеобразия35 .

Признание за обычным правом силы действующих юридических норм тотчас породило насущную необходимость изучения правоотношений, существовавших в крестьянской среде. Неизбежно возникали вопросы о соотношении обычноправовых норм с действовавшими или разрабатывавшимися положениями государственного гражданского права, об их применимости в судебной и административной практике. В результате на протяжении второй половины XIX в. этнографами и юристами, специализировавшимися в области гражданского права, научными организациями и государственными учреждениями была проведена значительная работа по сбору материала, содержащего многообразные нормы обычного права, по его систематизации и осмыслению.

Еще в конце 1840-х годов министерство государственных имуществ по 44 губерниям России собрало сведения о семейно-имущественных отношениях в среде государственных крестьян36 . На протяжении 1860- 1870-х годов по инициативе руководителя отделения этнографии РГО Калачева разрабатывались программы по сбору народных юридических обычаев, была организована этнографо-статистическая экспедиция в "западно-русский край", изучавшая решения волостных судов и собравшая множество данных о правовых обычаях крестьян. РГО опубликовало большое количество изданий, посвященных обычному праву. В 1872 г. правительственная комиссия исследовала в 15 губерниях положение волостных судов и зафиксировала нормы обычного права, применявшиеся в них при разборе гражданских дел. Изданные материалы этой комиссии стали предметом ряда юридических и этнографических исследований. Вопрос об изучении действовавшего обычного права был поставлен Петербургским юридическим обществом, применимость его норм обсуждалась на съездах юристов и т. п.37 . Только за 1876- 1889 гг. было опубликовано более 3500 книг и статей, либо посвященных обычному праву, либо содержащих материал о нем38 . В этой науч-


35 Илларионов Н. С. К вопросу о разработке обычного права. Вестник права, 1899, N 1, с. 78 - 85.

36 Барыков Ф. Обычаи наследования у государственных крестьян. СПб. 1862.

37 Илларионов Н. С. Ук. соч., с. 78 - 91; Токарев С. А, Ук. соч. с. 288 - 291.

38 Токарев С. А. Ук. соч., с. 290.

стр. 48


ной и публицистической литературе так или иначе отражалась в разных аспектах борьба представителей различных общественных лагерей по вопросу о положении крестьянства и сельской общины. Постановка проблемы усложнялась тем, что государственные феодально-сословные правовые установления в процессе осуществления буржуазных реформ 1860 - 1870-х годов преодолевались далеко не последовательно и государственная юридическая мысль так и не избавилась от груза прошлого в определении гражданского состояния крестьян.

Подробный историографический обзор общественно-политической борьбы в данном аспекте может служить предметом особого исследования. Для историографии же проблемы обычного права представляет интерес прежде всего подход исследователей второй половины XIX - начала XX в. к постановке основных задач изучения функционировавшего обычного права. Ученые того времени верно определили связь между хозяйственным и семейным строем, с одной стороны, и правовыми представлениями крестьянства, отражавшими повседневную его жизнь - с другой. Многое было сделано в систематизации разнообразных данных обычного права в разных сферах его применения. Обширная полемика развертывалась в двух направлениях - теоретическом (о соотношении государственного и обычного права, значении последнего в жизни деревни и его роли в общинной организации крестьянства) и практическом (о применимости норм обычного права в судебно-административной практике и возможности их кодификации). В этой полемике определилось два связанных между собой вопроса, представляющих наибольший историографический интерес: о "разрыве" между государственным и обычным правом в процессе их исторического развития и о существе имущественных семейных и общинных крестьянских отношений по обычному праву, то есть фактически о жгучем для того времени вопросе о крестьянской собственности. Одни исследователи видели в обычаях, зафиксированных во второй половине XIX в., самобытное развитие юридических норм, а другие сближали их с установлениями государственной власти.

В конце 1870-х - начале 1880-х годов И. Тютрюмов, опираясь преимущественно на труды комиссии, изучавшей обычное право в практике волостных судов, опубликовал серию статей по различным аспектам обычного права. Многие древние обычаи, воплотившиеся в "Русской правде" и Псковской судной грамоте, писал он, отличаются поразительным сходством с современными крестьянскими наследственными обычаями. "Обращаясь к народно-обычному праву, мы не можем не заметить той непрерывной связи, которая существует между современными обычаями и обычаями древнерусского быта", - заключал свои наблюдения Тютрюмов39 . Непрерывность этой связи, по его убеждению, "придает особую силу и значение юридическим обычаям крестьян"40 . По его мнению, игнорирование законом крестьянской жизни началось в "московский период" русской истории, когда законодательство в интересах государства подчинялось исключительно полицейско-финансовым целям; государство обращало внимание только на служилое сословие, в руках которого сосредоточивались вотчинные и поместные земли, определяло порядок владения ими и "совершенно игнорировало крестьянскую жизнь как не затрагивающую его полицейско- фшнансовых интересов"41 . Тютрюмов считал, что у крестьянства сохранялась своя система


39 Тютрюмов И. Крестьянское наследственное право (очерк народного обычного права). - Слово, 1881, февраль, с. 56.

40 Тютрюмов И. Имущественные отношения супругов по обычному праву русского народа. - Русская речь, 1879, февраль, с. 297.

41 Тютрюмов И. Крестьянская семья (Очерк обычного права). - Русская речь, 1879, апрель, с. 271 (см. также Тютрюмов И. Крестьянское наследственное право, с. 54, 55).

стр. 49


наследственного права, существовавшая с времен Древней Руси и развивавшаяся совершенно самостоятельно42 .

Не менее определенно на самостоятельном существовании и развитии обычного права настаивал А. А. Леонтьев. Он доказывал, что бытование обычного права было результатом правового обособления крестьянства со стороны государства с времен установления крепостного права; если до того крестьяне "стояли лицом к лицу с государственной властью", то в дальнейшем законодательство обнимало собой отношения "правящих классов" и все более "удалялось от цели нормировать имущественные отношения трудящегося народа". Поэтому "крестьяне целые века, предшествовавшие их освобождению, в гражданско- правовых своих отношениях были изолированы от регулирующего влияния норм, выработанных государственной властью". В результате крестьяне сами "выработали целый строй правовых отношений, который крепко связан в их правосознании с их чувством справедливости и который является правовой оболочкой их экономических отношений"43 . В построениях Тютрюмова и Леонтьева нетрудно заметить очевидное влияние "государственной" школы, рассматривавшей государство как надклассовую силу.

Разумеется, путем сличения отдельных правовых норм в памятниках разных эпох, на двух хронологических полюсах - в Древней Руси в XIX в. можно было лишь крайне поверхностно проследить их многовековое существование. Впрочем, исторический аспект причин бытования обычного права менее привлекал внимание исследователей. Несравненно более существенное место в литературе второй половины XIX в. занимала полемика о существе имущественных отношений у крестьянства, определявшихся нормами обычного права, и их применимости в практике крестьянских волостных судов.

Еще в 1859 г. Н. В. Калачев высказал мысль о том, что крестьянская семья представляет собой хозяйственный союз родственных и неродственных, принятых в него лиц, имущественные отношения которых определяются по вложенному каждым из них труду в накопление имущества, то есть трудовым началом44 . Вскоре Ф. Ф. Барыков попытался обосновать это положение самобытностью народной жизни, на основе которой вырабатывались крестьянские обычаи. "Вообще главный фактор в крестьянском хозяйстве составляет не капитал, а личный труд... Семья по его (крестьянина. - В. А.) понятиям, по крайней мере юридическим, есть не только личный союз родства, но и рабочий хозяйственный союз, связанный общностью средств, потребностей и обязательств; это, если можно так выразиться, кровная артель"45 , - писал Барыков. В 1870 - 1880-х годах этот взгляд получил развитие в трудах П. С. и А. Я. Ефименко, И. Тютрюмова, И. Г. Оршанского, а в начале XX в. - А. А. Леонтьева.

Авторы этой "трудовой теории" все явления, так или иначе определявшие или характеризовавшие крестьянскую хозяйственную и семейную жизнь (от браков до разделов), весь ее строй подчиняли хозяйственно-имущественным отношениям; акцентировка внимания на "равных возможностях" всех работников-мужчин в получении доли семейного добра, нажитого общим трудом, связывалась с народническими воззрениями на общину, якобы гарантировавшую всем крестьянским хозяйствам равные условия в обеспечении средством производства - землей. Согласно мнению теоретиков "трудового начала", в обычном праве кре-


42 Тютрюмов И. Крестьянское наследственное право, с. 46, 57; его же. Крестьянская семья, с. 271.

43 Леонтьев А. А. Крестьянское право. Изд. 2-е, доп. СПб. 1914, с. 4, 19, 20.

44 Калачев Н. В. Юридические обычаи крестьян в некоторых местностях. В кн.: Архив исторических и практических сведений, относящихся к России. М. 1859.

45 Барыков О. Ук. соч., с. 7,

стр. 50


стьянская семья представляла трудовую ассоциацию, в которой кровная связь была второстепенным элементом. В такой ассоциации всякий ее член независимо от родственных отношений являлся совладельцем земли и имущества. Таким образом, крестьянская семья как трудовая ячейка общины представлялась коллективным собственником своего имущества, в равной степени как и община обладала правом собственности на землю в целом.

В оценке отношений, складывавшихся внутри такой "ассоциации", сторонники "трудовой теории" не были едины. А. Я. Ефименко пришла к выводу о принципиальном отличии обычного права от государственного. Она писала: "Народное обычное право и право культурное представляют собой два строя юридических воззрений, типически отличных один от другого, и потому всякая попытка систематизировать народное право по нормам юридической теории есть самое неблагодарное дело"46 . "Участие в общей собственности по мере труда, вложенного на приобретение этой собственности, - вот основной принцип крестьянского наследственного права", - утверждала А. Я. Ефименко, считая, что этот принцип основан на разумности, справедливости и здоровом нравственном инстинкте47 . П. С. Ефименко, исследовавший обычаи северорусского крестьянства, утверждал, что семейная ассоциация, основанная на материальных интересах, связывается не возвышенными чувствами, а чаще всего, с одной стороны, насилием, принуждением, с другой - страхом, внушаемым деспотическим обращением. Особенно настойчиво П. С. Ефименко проводил мысль о приниженном положении в среде русского крестьянства женщины, о "варварском обращении" с нею главы семейства - домовладыки, господина и повелителя48 . Эта мысль получила развитие в трудах авторов, акцентировавших внимание на патриархальных нравах в многолюдных семьях, члены которых были фактически бесправны перед их главами49 .

Другие сторонники "трудовой теории" при оценке внутрисемейных крестьянских отношений впадали в иную крайность. В работах И. Тютрюмова наиболее прямолинейно отразились идеалистические положения "трудовой теории". По его представлению, принципы "трудового начала", заложенные в обычном праве, - безусловное достижение народной мудрости, в равной степени несовместимое как с домостроевскими патриархальными порядками, так и с началами кровной родственной связи, принятыми законодательством50 . Объявляя мерилом всех отношений в крестьянской семье и в деревне труд, Тютрюмов создавал идиллическую картину семейного "не столько родственного, сколько хозяйственного союза", зиждившегося на личном труде и общей собственности всего имущества, приобретенного трудом производительных работников51 . По убеждению Тютрюмова52 , существование крестьянской семьи в виде "рабочей трудовой ассоциации", в которой человек ценится прежде всего как трудовая сила, а отношения построены на взаимной пользе, взаимной выгоде, доверии и согласии, основывалось на аналогичных правовых положениях, господствовавших в сельской общине. Тютрюмов безоговорочно видел в деятельности волостных судов проявление народ-


46 Ефименко А. Исследования народной жизни. Вып. I. Обычное право. М. 1884, с. 171.

47 Там же, с. 153.

48 Ефименко П. С. Сборник народных юридических обычаев Архангельской губернии. Архангельск. 1869, с. 244 ел.

49 Подробнее об этом см. Косвен М. О. Семейная община и патронимия. М. 1963, с. 73 - 75.

50 Тютрюмов И. Крестьянская семья, с. 288.

51 Тютрюмов И. Крестьянское наследственное право. - Слово, 1881, январь, с. 42. 46, 47; его же. Имущественные отношения супругов, с. 285, 294, 299.

52 Тютрюмов И. Крестьянская семья, с. 175, 274, 289, 293; октябрь, с. 309 - 312, 317.

стр. 51


ной мудрости, отраженной во всем многообразии обычноправовых норм. "Сельское общество никогда не допустит, чтобы личный труд какого-либо члена семьи остался без всякого вознаграждения"53 , а волостной суд почти всегда накажет главу семьи за самодурство и всевластие54 , уверял он. Стойко придерживаясь этих народнических воззрений, Тютрюмов лишь констатировал социально-экономические) процессы, проходившие в русской деревне во второй половине XIX в.55 , но отнюдь не задавался вопросом, насколько эти явления отражались на нормах обычного права и. практике волостных судов.

Несколько иначе формулировали свои положения другие сторонники "трудовой теории". Е. Т. Соловьев полагал, что кровное родство (причем только по мужской линии) "в глазах народа является первостепенным, главным, коренным родством"56 , но "значение семьи в крестьянском быту кровное и хозяйственное и сожитие общее по происхождению и по труду"; крестьянская семья, будучи союзом кровным и нравственным, представляет собой экономически производительную единицу, и юридические отношения внутри нее строятся на принципах "трудового начала"57 . По мнению же Н. Бржеского, до освобождения крестьян в семейной сфере у них господствовало трудовое начало, но после 1861 г. стало усиливаться кровное. До этого крестьянин, не имевший никаких личных и по его состоянию присвоенных ему прав и преимуществ, лишен был возможности передавать свои права по наследству, которое после смерти главы семьи переходило к новому руководителю "рабочего союза", каким представлялась Божескому крестьянская семья58 .

"Трудовая теория" получила наиболее полное изложение в книге А. А. Леонтьева "Крестьянское право". Теоретические положения Леонтьева мало чем отличаются от положений, высказанных Тютрюмовым более чем за 30 лет до этого. Целый строй правовых отношений, выработанных крестьянами, связанных с их чувством справедливости, основывался на порядках их землевладения, на их экономической деятельности; центральным элементом их правосознания был взгляд на землю как на объект применения трудовой силы, а потому право на землю проникнуто трудовым началом, при котором каждый общинник равноправен в общинном землевладении, а каждый член семейного союза - в семейной собственности и владении семейным участком. Таковы основные посылки, с которыми Леонтьев подходил к обычному праву59 , игнорируя очевидные факты социального расслоения русской деревни конца XIX - начала XX в.

Можно думать, что исходным моментом в появлении теории "трудового начала" была славянофильская теория общины как изначальной и основной формы русской народной жизни, искаженной правительственным вмешательством в начале XVIII в. В дальнейшем "трудовая теория" развивалась под влиянием народнических идей о значении общинной организации в жизни крестьянства. Нет необходимости подробно говорить о том, что авторы теории "трудового начала" и их последователи игнорировали социальные и хозяйственные процессы, столь


53 Тютрюмов И. Крестьянское наследственное право. - Слово, 1881, январь, с. 42.

54 Тютрюмов И. Крестьянская семья. - Русская речь, 1879, июль, с. 142, 143; октябрь, с. 295, 296.

55 Тютрюмов И. Крестьянское наследственное право. - Слово, 1881, январь, с. 71.

56 Соловьев Е. Т. Гражданское право. Очерки народного юридического быта. Вып. 1: Казань. 1888, с. 6 (см. также вып. 2. Казань. 1893, с. 99).

57 Там же, вып. 1, с. 19; вып. 2, с. 99, 108.

58 Бржеский Н. Очерки юридического быта крестьян. СПб. 1902, с. 60, 64- 68, 152.

59 Леонтьев А. А. Ук. соч., с. 20.

стр. 52


бурно протекавшие в деревне и безусловно отражавшиеся в правовых воззрениях крестьян-общинников. В. И. Ленин очень метко заметил, что "в "праве на труд" русского крестьянина XX века есть, кроме ложной социалистической теории, реальное буржуазное содержание"60 . Один из крупнейших советских этнографов, М. О. Косвен, отмечал, что приверженцы "трудовой теории" подходили к крестьянской семье односторонне и, усугубляя эту односторонность преимущественно юридическим анализом, выпускали из поля зрения многие бытовые, этнографические, сугубо жизненные и крайне существенные черты внутренних и внешних семейных отношений, а статичностью экономического и юридического рассмотрения семьи снимали необходимость ее исторической трактовки. "Можно сказать, таким образом, - заключал Косвен, - что, оказав сильное влияние на конкретные описания русской большой семьи, сводя их в большей мере к схемам, теория трудового начала принесла больше вреда, чем пользы"61 .

Взгляды сторонников "трудовой теории" оспаривались преимущественно юристами, которые настаивали, с одной стороны, на господстве в крестьянской семье отношений, основанных на кровном родстве, а с другой - на определенной связи между бытовавшими нормами обычного права и положениями кодифицированного гражданского права. Раньше других на этом стал настаивать С. В. Пахман. В 1870-х годах, опираясь на материалы комиссии по преобразованию волостных судов, в обширном двухтомном труде он впервые обобщил данные об обычном праве и описал целую систему функционировавших норм в неразрывной связи с корпоративной жизнью сельской общины и семейным строем крестьянства в самых разных их проявлениях (хозяйственном, морально-воспитательном, гражданском, семейном). Пахман критически относился к точке зрения о самобытном развитии обычного права. Во-первых, он приходил к выводу о известной зависимости государственного законодательства от вырабатывавшихся веками в сфере частного народного быта юридических начал, которыми руководствовалось большинство населения и за которыми закон признавал силу действующих юридических норм62 . Он считал, что в крестьянской среде существуют те же институты гражданского права, что и в действующем государственном праве, хотя допускал складывание в ней особенностей юридического быта, составлявших исключительную принадлежность права обычного (общинное землевладение, артели). Поэтому, по мнению Пахмана, представления о семейном быте крестьян как "особом мире", не имеющем ничего общего с бытом других классов и с началами права "писаного", не выдерживали научной критики. Во-вторых, Пахман был далек от представления о неизменности обычного права. Под влиянием изменяющихся условий быта "обычное право, несмотря на относительную стойкость в сравнении с законодательством, не остается в абсолютной неподвижности, а также с течением времени изменяется, развивается", - писал он. Рассматривая имущественные отношения в крестьянском быту, Пахман усматривал в обычном праве борьбу новых воззрений с отживающими старыми, что прежде всего проявлялось в существовании и общности и раздельности имущества в семье63 . Исходя из этого, он доказывал, что крестьянству вовсе не чуждо понятие о собственности как исключительной принадлежности имущества определенному лицу, но это понятие не успело еще развиться под давлением не столько формы общинного владения, сколько податных тягот, лежащих на общине64 .


60 Ленин В. И. ПСС. Т. 16, с. 378.

61 Косвен М. О. Ук. соч., с. 34.

62 Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. Т. I. СПб. 1877, с. VII, 12 389 - 394.

63 Там же Т. П. СПб. 1879, с. VI, 18, 19, 20 (см. также с. 21, 22).

64 Там же. Т. I, с 2 - 5, 43, 44; т. II, с. 3 cл.

стр. 53


В целом же основная мысль автора сводилась к тому, что семейная собственность крестьян отживает свой век и не имеет будущности.

В критике "трудовой теории" Пахман был поддержан В. Ф. Мухиным, также доказывавшим, что личный труд сам по себе еще не устанавливал наследственных прав в крестьянской семье65 . В отличие от Пахмана Мухин считал необходимым рассматривать обычное право как явление самобытное с "самой отдаленной эпохи народного правосознания вплоть до настоящего времени", а семейное начало - как коренной институт крестьянской собственности. Мухин признавал обычное право сословным "в том смысле, что оно составляет исключительно достояние и продукт крестьянского быта", изменение которого возможно только впредь под влиянием "общегосударственной народной жизни"66 .

Независимо от этой полемики царское правительство неуклонно придерживалось сословного подхода к определению общественного и семейного положения крестьянства67 .

Историографический обзор основных направлений, по которым развивалось изучение обычного права, свидетельствует о значительном разнообразии теоретических построений и взглядов на проблему. Определенные успехи в изучении обычного права в XIX в., безусловно, были достигнуты. Историки права признали комплекс обычаев, определявших жизнь деревни, живой реальностью, а этнографы и специалисты в области гражданского права пришли к заключению, что в основе исследования обычного права должно быть изучение обычаев, регулирующих повседневную деятельность сельской общины и существование крестьянской семьи. Обширный собранный материал вызвал длительную полемику о практической применимости норм обычного права в административном управлении деревни и в судебной сфере в пореформенных условиях. Можно полагать, что познание обычного права в большей степени отразилось в обеспечении практики государственной администрации и судебной власти пореформенного времени и значительно слабее в историческом, а тем более теоретическом аспекте. Разноречивость точек зрения о соотношении государственного и обычного права на разных этапах истории страны могла быть преодолена только конкретными историко- юридическими исследованиями, путем последовательного сравнительного изучения норм, отраженных в государственных актах и изустно бытовавших в народной среде, и их функционирования.

Однако исследования такого рода не могли быть созданы русскими историками права XIX в. в силу ряда обстоятельств. Методологическая слабость буржуазных исследователей заключалась в идеалистическом толковании причин возникновения обычая и в отвлечении от существа социально- экономических процессов, определявших любые правовые нормы. При этом уже в самом подходе к изучению истории обычного права игнорировался важнейший институт, в условиях которого протекала повседневная жизнь крестьянства - сельская община. До реформы 1861 г. она существовала вне законодательного признания, и историки государственного права не считали нужным исследовать нормы, на основе которых регулировались внутридеревенские общественные и хозяйственные взаимоотношения крестьян- общинников. Добившись определенных успехов в изучении сложения и развития государственного права, но не ставя вопроса о социальной сущности феодального законодательства, историки права не исследовали причины расхождения существа тех или иных обычноправовых и государственных норм, по-разному определявших внешне сходные явления.

В свою очередь, русская буржуазная историческая мысль была за-


65 Мухин В. Ф. Обычный порядок наследования у крестьян. СПб. 1888, с. 13 - 28.

66 Там же, с. 60, 76, 77, 97, 93, 302, 303, 313 (см. также с. 93, 94).

67 Косвен М. О. Ук. соч., с. 77, 78.

стр. 54


нята прежде всего вопросом происхождения общины, этапами ее существования и значительно менее - взаимосвязью между ее историей и обычным правом68 . При исследовании этих проблем установление данной взаимосвязи усложнялось разной типологией сельской общины у русского населения в разных регионах страны, которую буржуазная наука не принимала в расчет69 . Истории же крестьянской семьи и ее типологии в феодальную эпоху уделялось скромное внимание70 . В результате, как правило, история общины рассматривалась историками, история права - правоведами.

Этот параллелизм еще более проявился, когда во второй половине XIX - начале XX в. изучением обычного права занялись этнографы и юристы, специализировавшиеся в области гражданского права. Одни из них видели в обычном праве XIX в. самобытное развитие юридических норм, другие сближали его с установлениями государственного права, но в том и другом случае (даже при признании социального характера государственного права) правоотношения рассматривались вне конкретной связи с социально- экономической историей классов. При этом в направленности изучения сельской общины и обычного права можно заметить определенную общность. Несмотря на идейно-политические противоречия, раздиравшие буржуазную историческую науку, так или иначе она стремилась разрешить прежде всего проблему происхождения общины, в основе которой стоял вопрос о земельной собственности крестьян. Этнографы и юристы, в свою очередь, сосредоточили внимание на проблеме собственности в крестьянской семье. Полемика о природе крестьянского двора, разгоревшаяся между авторами "трудовой теории" и их противниками, отражала различное понимание существа крестьянской семьи, что, в свою очередь, было связано с вопросом первостепенной Е. ЗЖНОСТИ для истории общинной деревни - о праве собственности и распоряжения имуществом, а также о порядке его наследования. Принципиальный спор о "юридической природе" крестьянского двора и семейной собственности (в котором проблема обычного права занимала доминирующее место) буржуазная наука разрешить не могла, ибо в органической с ним связи находилась теоретически не решенная проблема происхождения и функционирования сельской общины.

К сожалению, многие вопросы истории обычного права остаются нерешенными и поныне. Вполне очевидно, что обычай как историческое явление не мог оставаться статичным и его изменяемость определялась влиянием социально- экономических условий, в которых существовала феодальная деревня. При безусловной социальности обычаев их совокупность, бытовавшая в определенной социальной среде, может рассматриваться как сословное право. В этой связи заслуживают существенного внимания, с одной стороны, противоборство на протяжении веков обычая и феодального насилия, оформляемого затем законом, а с другой - причины кодификации отдельных обычаев, возведение их в ранг законов. Как регулятор экономических и гражданских отношений внутри деревни обычное право становилось ее опорой в борьбе с властью феодалов; в стойкости сохранения обычноправовых норм отражалась борьба крестьянина за свои социальные и хозяйственные права. Нормы обычного права, органически связанные с историей сельской общины и крестьянской семьи, остаются важнейшим источником для познания истории деревни не только феодального периода, но и пореформенного времени.


68 Александров В. А. Сельская община в России (XVII - начало XIX в.). М. 1976, с. 24, 25.

69 Александров В. А. Типы сельской общины в позднефеодальной России (XVII - начало XIX в.). Проблемы типологии в этнографии. М. 1979.

70 Александров В. А. Типология русской крестьянской семьи в эпоху феодализма. - История СССР, 1981, N 3.

 

Опубликовано 14 марта 2018 года

Картинка к публикации:



Полная версия публикации №1521024576

© Portalus.ru

Главная ТЕОРИЯ ПРАВА ОБЫЧНОЕ ПРАВО В РОССИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКЕ XIX - НАЧАЛА XX в.

При перепечатке индексируемая активная ссылка на PORTALUS.RU обязательна!



Проект для детей старше 12 лет International Library Network Реклама на Portalus.RU