Во второй половине XVIII в. в России проявился интерес к политической системе Великобритании, вызванный потребностью модернизации правовых основ абсолютной монархии, придания ей черт передовых европейских государственно-правовых структур.

Заинтересованность во внутриполитических делах Великобритании Екатерина II проявляла еще до восшествия на престол. Об этом свидетельствует переписка великой княгини Екатерины Алексеевны и посла Ч. Г. Уильямса в 1756 - 1757 годах. Сэр Уильямс (род. в 1709 г.) принадлежал к древнему роду графства Уорчестер. В парламенте он состоял в партии вигов. В 1747 г. Уильямс перешел на дипломатическое поприще и служил посланником при саксонском дворе в Дрездене, а в 1755 г. был назначен послом а Петербург.

Деятельность Уильямса в России находилась в прямой связи с развитием событий, предшествовавших возникновению Семилетней войны (1756- 1763 гг.). Английский король Георг II, который одновременно являлся и ганноверским курфюрстом, поручил своему послу заключить договор с Россией, обеспечивающий защиту его владений в Германии от вторжения войск Пруссии. В сентябре 1755 г. была подписана конвенция, по которой Россия обязалась выставить для защиты ганноверских владений Георга II корпус в 5,5 тыс. человек за ежегодные субсидии в полмиллиона ф. ст. Но после этого наметилось сближение прусского короля с английским, и в январе 1756 г. был заключен Вестминстерский договор, по которому Фридрих II и Георг II взаимно обеспечивали безопасность своих владений. Этот договор был направлен, с одной стороны, против России, а с другой - против Франции.

Между тем великая княгиня Екатерина, будущая императрица, поддерживала секретную переписку с Уильямсом. "Я смотрю на английскую нацию как на ту, союз с которой самый естественный и самый полезный для России", - писала она. Делая первые шаги на поприще политики, Екатерина уделяла в то время пристальное внимание Великобритании и понимала то место, которое занимала эта страна в системе международных отношений. Ее интересовала внутриполитическая жизнь Великобритании и ее парламентский государственно-правовой механизм. "Позвольте мне, - писала великая княгиня в декабре 1756 г., - начать с поздравления вас в виду высокой

Минаев Андрей Иванович - кандидат исторических наук. Рязанский государственный университет им. С. А. Есенина.

мудрости, которая царствует в речах вашего короля при открытии парламента... Да хранит его Бог и да поможет его величеству. Столько же уважение, которое я имею к его личности, сколько расположение к вашей стране производит во мне это желание... Если вы здоровы и у вас есть время, сообщите мне, пожалуйста, о кризисах, которые бывают у вас. Дают ли перемены, которые совершились там, надежду на то, что все пойдет хорошо в наступающем году? Скажите мне несколько слов об этом господине Питте, противник во всем двору теперь во главе управления"¹.

Последнее замечание свидетельствует об удивлении Екатерины по поводу того, что лидер оппозиции в палате общин стал фактическим главой кабинета. Подобный уровень плюрализма был совершенно невозможен в России в силу принципиальных отличий в политической культуре обеих стран.

Взойдя на российский престол, Екатерина II продолжала интересоваться теорией и практикой британского парламентаризма. Речь не шла о возможном переносе государственно-правовых установлений Великобритании на отечественную почву, но это помогало ей выработать представления о перспективах развития российской государственности.

Екатерина II сама привлекала внимание просвещенных соотечественников к политическим процессам, происходившим на Туманном Альбионе. Сохранились ее "Выписки из шести томов Блэкстона, толкователя английских законов". В августе 1776 г. императрица писала своему агенту за границей барону Ф. -М. Гримму, что уже в течение двух лет не разлучается с сочинением У. Блэкстона. "Я ничего не делаю из того, что у него в книге, - писала она, - но это для меня пряжа, которую я размотаю по-своему"². Внимание Екатерины II к труду оксфордского профессора "Истолкование английских законов" объяснимо. Блэкстон, раскрывая механизм функционирования британского парламентаризма, указывал, что ключевым элементом этой системы остается корона, которая обеспечивает взаимодействие властных структур. Замечание императрицы, адресованное Гримму, показывает, что Екатерина II не стремилась к некритическому усвоению британского опыта. В труде Блэкстона она нашла для себя обоснование идеи господства права при сохранении прерогатив монарха, пригодное для конструирования правовой базы российского абсолютизма. Таким образом, Екатерина II задавала тон в изучении британской государственно-правовой системы, парламентского механизма и избирательного права.

Императрица смотрела на британский парламентаризм взглядом заинтересованного, но все же стороннего, наблюдателя и аналитика. Княгиня Е. Р. Дашкова имела возможность наблюдать эту политическую систему в непосредственной близости. В 1770-е годы она довольно долго жила в Эдинбурге и установила связи в политических, научных и литературных кругах шотландской столицы. В Великобритании она увидела идеал политического устройства. В сочинении "Путешествие одной российской знатной госпожи по некоторым Аглинским провинциям" (1775 г.) она писала: "Англия мне более других государств понравилась. Правление их... превосходит все усильственные опыты других народов в подобных предприятиях"³.

Оригинальным мыслителем эпохи Екатерины II был СЕ. Десницкий. В 1761 - 1767 гг. он изучал юриспруденцию, естественные и гуманитарные науки в университете Глазго и в 1767 г. получил в этом университете степень доктора гражданского и церковного права. Годы обучения в Великобритании сделали Десницкого поклонником британской политической и правовой системы, хотя это не исключало критики ее недостатков. "Удивительный и непостигаемый ниже премудрейшим законодательством аглинским, - писал Десницкий в своих комментариях к переводу труда Блэкстона, - примечается здесь обман, чинимый при выборе членов парламентских, а именно: провинциальный большой помещик, имеющий обширные в разных провинциях землевладения, может не только сам выбран быть, но с собою и других премногих по сердцу своему выбрать в члены парламентские, распродавши ложным образом во всех провинциях свои землевладения на сорок шиллингов,

или на 10 руб., каждому желающему дать на него свой голос". Вслед за Блэкстоном и другими британскими юристами и политиками Десницкий отмечал, что парламент не является подлинным народным представительством по причине практикуемого подкупа избирателей: "Сие-то самое злоупотребление разумеет и г. Блэкстон, когда... желает совершеннейшего представления в парламенте народа аглинского"⁴. В ознакомлении россиян с особенностями британского парламентаризма участвовал и просветитель Н. И. Новиков. Именно он издал в Москве в 1780 - 1782 гг. подготовленный Десницким перевод труда Блэкстона. Книга вышла под заголовком "Истолкование англинских законов г. Блэкстона, переведенные по высочайшему повелению великой законодательницы всероссийской с подлинника аглинского".

С 1784 по 1806 г. Россию в Лондоне представлял полномочный министр СР. Воронцов, сторонник сближения с Великобританией, страстный поклонник британской политической системы. Обосновывая необходимость сохранить численность штата посольства в Лондоне, он писал 3 марта 1797 г. графу А. А. Безбородко, фактически руководившему российской внешней политикой: "Я вас уверяю, что менее четырех человек при здешней канцелярии иметь не можно без остановки исправной службы. Здешняя миссия никак не похожа на прочие: ибо образ здешнего правления, совсем от других отличаясь; дела не идут как в других землях. Двор и министерство не могут ничего сделать без обеих камор Парламента, в коих всегда бывают разные фракции, а и Парламент не так независим в своих действиях, как думают те, кои не знают совершенно Англию: ибо Парламент сам весьма зависим от расположения мыслей нации, которая во всех важных делах весьма действует над поведением обеих камор". Понятно стремление чиновника не допустить понижения статуса руководимого им учреждения. Вместе с тем заслуживает внимания признание им неразрывной связи парламента с общественным мнением страны, изучение которого является важнейшим фактором успешного выполнения дипломатической миссии. "Для соображения всего, что делается, - писал Воронцов, - и для предвидения, что впредь здесь сделано быть может, надобно неотменно читать и делать переводы и выписки из всех многочисленных ежедневных газет, журналов и брошюров, кои разные фракции в обоих каморах и в самой нации внутри земли каждый день обнародывают, так что все четыре человека, при моей канцелярии находящиеся, беспрерывно упражнены чтением". Свои впечатления от общения с У. Питтом Младшим Воронцов изложил в специальной записке⁵.

Порой ознакомление с политической действительностью и традициями британцев приобретало курьезный характер. Летом 1795 г. майор в отставке П. И. Макаров отправился в Лондон без знания английского языка, средств и рекомендательных писем и прошел пешком часть Англии. Макаров сделал ценные наблюдения. Его записки публиковались в 1803 - 1804 гг. в журнале "Московский Меркурий" и в "Вестнике Европы". "Хозяин мой человек приятный, - писал Макаров. - ...Хотя Г. Перкс мало похож на обыкновенного англичанина, однако же держит сторону оппозиции и вопиет на правительство. Правду сказать, лишнее было бы требовать от англичанина в этом случае равнодушия: здесь политика такая заразительная болезнь, что даже иностранцы, приехавшие сюда, тотчас ею занемогают"⁶.

По сути, рядового россиянина поразил характер взаимоотношений между частным лицом и британским государством. Правоспособность британского подданного, и даже иностранца на территории королевства не шла ни в какое сравнение с беззащитностью россиянина перед всевластием бюрократии. "Здесь, - писал Макаров, - правительство гораздо учтивее частных людей: оно принимает всякого иностранца как гостя, как доброго человека; не делает ему никаких допросов, не оскорбляет его никаким подозрением. Приехавший в Англию должен явить свой пашпорт один раз в портовом городе, после чего он может объехать все государство, и прожить в нем десять или двадцать лет под именем, каким хочет. У ворот лондонских никого не останавливают, не спрашивают; трактирщики и вообще хозяева отдаточных ком-

нат не любопытствуют знать, кто платит им за квартиру. Эта нежность правительства, и еще в такое время, когда государство должно остерегаться шпионства и возмущений, делает честь лондонской полиции; боятся только слабые"⁷.

Британскую политическую жизнь освещали периодические издания, в первую очередь журнал "Вестник Европы". Его основателем, издателем в 1802 - 1803 гг. являлся Н. М. Карамзин. "Вестник Европы" был задуман Карамзиным как "журнал для всей русской публики" с целью "помогать нравственному образованию такого великого и сильного народа, как российский, развивать идеи, указывать новые красоты в жизни, питать душу моральными удовольствиями и сливать ее в сладких чувствах со благом других людей"⁸. К 1802 г. "Вестник Европы" имел 580 подписчиков, затем 1200 - внушительная цифра для России начала XIX века⁹. Журнал превращался в серьезный фактор формирования умонастроений образованной части россиян.

Еще до начала своей издательской деятельности, летом 1790 г., Карамзин побывал в Великобритании. Через несколько лет были изданы выдержки из его английского дневника. В начале XIX в. "Письма русского путешественника" были переведены на английский язык целиком, что свидетельствовало об интересе читающих британцев к восприятию их страны в далекой России.

В 1790-е годы Карамзин оставался в целом на западнических позициях. "Я в Англии - в той земле, - писал он, - которую в ребячестве своем любил я с таким жаром и которая по характеру жителей и степени народного просвещения есть, конечно, одно из первых государств Европы". Карамзин отмечал значение для англичан личной свободы и неприкосновенности как важнейших ценностей и основы их государственного строя. "Англичане боятся строгой полиции и лучше хотят быть обкрадены, нежели видеть везде караулы, пикеты и жить в городе, как в лагере"¹⁰.

К парламентскому устройству Карамзин относился двойственно. С одной стороны, он видел важную роль парламента: "Англичанин царствует в парламенте и на бирже: в первом дает он законы самому себе, а на второй - целому торговому миру". С другой стороны, для него парламент - лишь звено хорошо отлаженной государственной машины, которая не дает сбоев, в частности, потому, что общественное мнение получает выражение в нижней палате. Парламент - это своего рода "клапан", через который можно выпустить "пар" политической борьбы. Делясь своими впечатлениями от посещения палаты общин, Карамзин писал: "Едва ли 50 человек говорят когда-нибудь; все прочие немы; иные, может быть, и глухи - но дела идут своим порядком, и хорошо. Умные министры правят, умная публика смотрит и судит. Член может говорить в парламенте все, что ему годно; по закону он не дает ответа" ".

Нарисованная Карамзиным идиллическая картина, разумеется, не вполне соответствует исторической действительности Великобритании в конце XVIII века. Стороннему наблюдателю весьма умеренных воззрений трудно было понять всю ее противоречивость, но несуразности избирательной системы были очевидны и ему.

Карамзин иронично описал процедуры выборов в Вестминстере. Агитация за кандидатов принимала характер откровенного подкупа. "Вестминстер избирает двух членов. Министры желали лорда Гуда, а противники их Фокса; более не было кандидатов. Накануне избрания угощались безденежно в двух тавернах те вестминстерские жители, которые имеют голос: в одной подчивали министры, а в другой приятели Фоксовы". Далее Карамзин привел отрывок из обличительной речи Г. Тука, который выставил свою кандидатуру на выборах. "Сограждане! Истинная английская свобода у нас давно уже не в моде; но я человек старинный и люблю отечество по-старинному. Вам говорят, что нынешний день есть торжество гражданских прав ваших; но пользуетесь ли вы ими, когда вам предлагают из двух кандидатов выбрать двух членов? Они уже выбраны! Министры с противниками согласились и над вами шутят"¹². Даже иностранцу был очевиден фарс этих выборов.

Сложившиеся у Карамзина представления о Великобритании, ее внутриполитическом быте оказали существенное влияние на характер материалов, опубликованных в "Вестнике Европы" в 1802 - 1803 годах. Прежде всего, чувствуется уважение к многовековому зданию британской государственности, прочно стоящему на фундаменте парламентаризма. В то же время подвергались критике представлявшиеся инородными, порой непонятные учреждения. Отмечалось почитание британцами основ своей государственности, что отвечало задаче гражданского и правового просвещения россиян, приобщения их к политической жизни. Подчеркивалось исключительное значение Славной революции, способствовавшей установлению равновесия верхних эшелонов власти. "В 1688 г., - отмечал автор статьи "О силе Англии" немецкий историк И. -В. фон Архенгольц, - случилась благодетельная революция без всякого кровопролития, и англичане, тогда еще во многом несведущие, основали общественную свободу гораздо надежнее и благоразумнее, нежели сто лет после французы, просвещенные духом времени и творениями великих писателей. Сей не мечом, но мирным условием приобретенной Конституции, достойной самого мудрейшего века... британцы обязаны всем своим новым могуществом". Британский вариант развития, открытый для достижения компромиссов между различными политическими силами, автор предпочитал революционным потрясениям во Франции конца XVIII века. Более того, он полагал, что дальнейшее стабильное развитие Великобритании в XVIII в. во многом было обеспечено эффективным парламентским механизмом, основанным на взаимодействии короны, лордов и общин. "Причину великих успехов Англии в течение ста лет найдем, без сомнения, в ее законах, мудрых учреждениях, государственных правилах, оживлявших деятельность народа"¹³.

Раздел журнала "Известия и замечания", освещавший события как в России, так и за рубежом, вел сам Карамзин, поэтому можно предположить, что нижеследующие оценки выборов в палату общин, состоявшихся в 1802 г., принадлежат ему. "Теперь вся Англия занимается выборами новых парламентских членов... Но сии выборы можно назвать только обрядом: министры невидимо управляют ими, соглашаясь... с лучшими людьми в каждом округе"¹⁴. Карамзин указывал на очевидное вмешательство кабинета в ход выборов.

Пережитком феодализма оставались "гнилые" и "карманные" местечки, обеспечивавшие аристократии доступ в нижнюю палату посредством подкупа малочисленных избирателей. Этот устаревший институт британского избирательного права Карамзин критиковал и одновременно объяснял его жизнеспособность. "Но не чудно ли покажется, - задавался он вопросом, - что какое-нибудь маленькое местечко в Англии имеет иногда в рассуждении выборов более прав, нежели большой город? Питт, будучи некогда противником министерства, требовал нового, справедливого учреждения в деле столь важном для свободы народной; но после, сделавшись министром, он нашел выгоды в старинном положении: ибо гораздо легче склонить на свою сторону жителей небольшого местечка, нежели граждан многолюдного города. В старину какой-нибудь сильный человек выходил право избрания своему поместью, чтобы располагать им; а теперь оно принадлежит этому селению... Например, недавно продали в Англии десятину земли с двумя ветхими хижинами за 420 000 рублей: ибо хозяин их имеет право назначать депутата для парламента"¹⁵.

Подводя итог выборам 1802 г., Карамзин утверждал, что благодаря существованию подобных феодальных институтов и норм аристократия сохранила контроль над нижней палатой. "В Англии, - писал он, - шумные выборы почти все кончились и все именитые члены бывшего парламента выбраны. Некоторым стоила эта честь дорого: например, Френсис Бордет издержал около 300 000 рублей на пиры и подарки, чтобы иметь удовольствие от времени до времени употреблять пышные фразы и бранить министров в парламенте"¹⁶.

В 1803 г. в "Вестнике Европы" были помещены извлечения из лондонского журнала "The Sun", который характеризовал расстановку сил в британском парламенте. "Издавна, - отмечал журнал, - парламент делился на две стороны: на друзей и врагов министерства, а теперь видим множество партий"¹⁷.

Освещение британской внутриполитической жизни в "Вестнике Европы" содействовало приобщению соотечественников к основам западной политико-правовой культуры.

В правление Александра I впервые делались попытки соединить теорию парламентаризма с российской государственной практикой. "Но когда же придет и мой черед, - писал цесаревич в 1797 г., - тогда нужно будет стараться, само собою разумеется, постоянно, образовать народное представительство. Которое, должным образом руководимое, составило бы свободную конституцию (constitution libre), после чего моя власть совершенно прекратилась бы и я, если Проведение благословит нашу работу, удалился бы в какой-нибудь уголок и жил бы там счастливый и довольный, видя процветание своего отечества и наслаждаясь им"¹⁸.

Конституционные нововведения так и не состоялись. Однако внимание к зарубежному, и в первую очередь британскому парламентаризму возрастало и приобретало до некоторой степени практическую направленность.

Разрабатывая свой проект государственных преобразований в России, М. М. Сперанский учитывал британский опыт. Основополагающим принципом эффективности государства он считал разделение властей. "Если бы Англия, - писал Сперанский, - не имела других пределов своего правительства, кроме видимого властей ее разделения, она была бы государство деспотическое со всеми своими парламентами и их славными спорами"¹⁹.

На рубеже XVIII-XIX вв. в верхнем эшелоне власти в Великобритании приоритет перешел к кабинету. Начиная с 1782 г. в политической системе Великобритании постепенно ослабевало влияние короны на кабинет и парламент. Влияние парламента также было ограниченно; большую роль играла личность премьер-министра²⁰. Эту его роль подчеркивал русский посол в Лондоне граф П. А. Строганов. Он писал о премьере: "Что же касается господина Питта, то его здоровье значительно ухудшилось, так что ему будет невозможно исполнять все свои обязанности с прежней деятельностью; вот почему в последние месяцы произошел застой в делах, очень убыточный для общественного блага"²¹.

Наполеоновские войны поставили во главу угла вопрос о военно-политическом союзе между Россией и Великобританией, о монархической солидарности перед лицом общей опасности. Строганов 15(27) июня 1806 г. доносил в Петербург: "Король принял меня милостиво и много говорил о необходимости для обоих государств скрепить больше, чем когда-либо, узы, связывающие две единственные нации, которые еще в состоянии образовать противовес остальной, угнетенной под ярмом, части Европы, что в этом союзе заключается еще остаток свободы континента, в которой не надо отчаиваться, пока звено это будет существовать"²². Уступив до некоторой степени инициативу кабинету и парламенту во внутриполитической деятельности, корона сохраняла свои прерогативы во внешней политике.

Переход к консервативному курсу во второй четверти XIX в. был связан не только с совокупностью внутри и внешнеполитических обстоятельств, но и с самой личностью Николая I. В 1817 г. великий князь совершил поездку в Великобританию. Знакомство с "этой достойной внимания страной", по словам Марии Федоровны, должно было завершить образование Николая. Впрочем, ставилась и цель политическая - укрепить отношения с недавним союзником, пошатнувшиеся после Венского конгресса. Великобритания понравилась Николаю Павловичу консервативностью быта, за исключением разве что митингов в Гайд-парке и прений в парламенте: "Если бы на наше несчастье какой-нибудь злой гений перенес к нам эти клубы и митинги, которые больше шумят, чем делают дело, то я просил бы Бога, чтобы он повторил

чудо смешения языков или уже отнял дар слова у тех, кто делает из него такое употребление"²³.

Не могли пройти мимо зарубежного политического опыта и декабристы, которые конструировали свою государственно-правовую модель будущей России. М. А. Фонвизин писал: "Англичане обязаны своим парламентом той мудрой конституционной системе, которая создала могущество и славу Англии и в наше время предохранила ее от насильственных переворотов и потрясений, которые колеблют европейские государства. Если бы и в России ее Земская дума собиралась чаще и в известные определенные сроки, то, кто знает, может быть, и Россия, в силу общего закона человеческой усовершаемости, с правильной системой представительства, наслаждалась бы теперь законосвободными постановлениями, ограничивающими произвол верховной власти"²⁴.

На движение декабристов правящие круги России ответили созданием "теории официальной народности" с ее формулой "Православие, самодержавие, народность". А. Н. Пыпин, автор термина "официальная народность", суть этой триады сводил к тому, что "Россия есть совершенно особое государство и особая национальность, непохожие на государства и национальности Европы... К ней совершенно неприложимы требования и критерии европейской жизни. В ней одной господствует истинный порядок вещей, согласный с требованиями религии и истинной политической мудрости"²⁵.

В связи с распространением "теории официальной народности" обращают на себя внимание два момента. Во-первых, ее появление во многом было обусловлено противостоянием "Россия - Запад" и служило идейному обоснованию дальнейшего состязания самодержавия с государственно-правовыми системами западноевропейских стран и США. Во-вторых, нашедшая свое четкое оформление официальная идеология придала законченные очертания отечественному консерватизму и одновременно стимулировала дальнейшее развитие либерального и радикального направлений общественной мысли. В результате в 1830-е-1840-е годы оценки британского парламентаризма приобретали у представителей различных направлений более определенный, идеологически выверенный характер.

Отечественный либерализм, переживавший этап оформления двух своих модификаций - западничества и славянофильства, до некоторой степени был един в признании значения британской государственной модели. Ориентация "западников" на британские образцы общепризнанна, в то время как о "славянофильской" позиции в этом вопросе существуют расхождения. В связи с этим несомненный интерес представляют воззрения крупнейшего идеолога славянофильства А. С. Хомякова.

В 1848 г. он написал "Письмо об Англии", которое стало результатом осмысления впечатлений, полученных от поездки в эту страну годом ранее. Англофильство Хомякова имело прикладной, прагматический характер. Обращение к историческим корням и современному состоянию британского общества для Хомякова определялось поиском параллелей с российской действительностью. Противопоставляя британскую традиционность европейскому космополитизму, он доказывал возможность относительно обособленного исторического существования, что было созвучно с идеей самобытности России. Великобритания не была для него объектом для подражания, но все же давала пример конструктивного общественного развития. "Жизнь Англии, - писал он, - развивалась самобытно из своих собственных начал"²⁶.

По мнению Хомякова, подражание иноземным образцам было бесперспективно, поскольку вело к утрате национальной самобытности; более того, мешало объективно оценить как положительные, так и отрицательные качества системы. "Англия, почти во всем самобытная, сделалась предметом постоянного подражания, а неразумение есть всегдашнее условие подражания. Человек ли обезьянничает человеку, или народ ломается, чтобы сделаться сколком другого народа, в обоих случаях человек или народ не понимают

своего оригинала: они не понимают того цельного духа жизни, из которого истекают внешние формы; иначе они бы и не вздумали подражать".

В силу взаимосвязи "духа жизни" народа и "внешних форм" его организации общественные институты, государственно-правовые формы выражающие и обеспечивающие жизнедеятельность того или иного народа не могут быть механически перенесены на чужую почву. Хомяков с некоторой снисходительностью изображал парламент, но при этом отдал ему должное как инструменту именно британского государственного механизма. "Где такие малосложные средства дают такие огромные результаты? Где ум идет к цели так прямо? Человек триста собрались в большой комнате в вечных своих черных фраках, сидят кто как попал, почти в беспорядке; иной полулежит, иной дремлет; один какой-нибудь из присутствующих говорит с своего места: это парламент, величайший двигатель новой истории".

"Дух жизни" британцев, составляющий основу их ментальности, по мнению Хомякова, состоял в консерватизме, приверженности национальным основам общественной и государственной жизни. "Действительно, всякий англичанин - тори в душе. Могут быть разницы в силе убеждений, в направлении ума; но внутренне чувство одинаково у всех". Это выражалось в первую очередь в их отношении к таким основам британской государственности, как монархическое правление и уважение к закону. "Английская гувернантка, после тридцатилетнего отсутствия из Англии, не могла слышать песни God save the king (Боже царя храни) без того, чтобы не снять шапок с головы своих воспитанников, и она делала это совершенно бессознательно. Таково же отношение англичанина к закону. Он беспредельно уважает закон; но почему? Потому, что всякий закон английский есть английский вполне".

Политический консерватизм Хомяков обнаруживал и у основной массы соотечественников. "Если ты хочешь найти тористические начала вне Англии, - оглянись: ты их найдешь... Вот величие златоверхого Кремля с его соборами, и на Юге пещеры Киева, и на Севере Соловецкая святыня, и домашняя святыня семьи, и, более всего, вселенское общение никому неподсудного Православия".

По оценке Хомякова, внутренняя политика в Великобритании середины XIX в. определялась противостоянием тори и вигов, консерваторов и либералов. Хомяков, однако, полагал, что этот конфликт не является первостепенным, поскольку как у тех, так и у других доминировали консервативные установки, предполагавшие мирную эволюцию при сохранении важнейших политико-правовых форм и институтов. Различия же между двумя направлениями имели, скорее, социальный характер: они по-разному оценивали перспективы и приоритеты общественно-экономического развития. "Разрознились и вступили в борьбу две разумные силы народа. Одна, органическая, живая, историческая, ослабленная уже упадком сельского общинного быта и бессознательно допущенным скептицизмом протестантства, составила торизм. Другая, личная и аналитическая, не верящая своему прошедшему, приготовленная уже издавна тем же упадком общинного быта и усиленная всею разлагающею силою протестантства, составила вигизм".

Как ни желательно было для Хомякова сохранение традиционных институтов и отношений, он признавал динамику британского исторического процесса. "Конечно, Англия еще крепка, много живых и свежих соков льется в ее жилах; но дело вигов идет вперед неудержимо. Звонко и мерно раздаются удары протестантского топора, разрубаются тысячелетние корни, стонет величавое дерево"²⁷.

Обращение Хомякова к политической жизни Великобритании было вызвано его стремлением сопоставить ее с отечественной действительностью. Стремление британцев опираться на собственные традиции Хомяков считал созвучным своей концепции развития России по пути ненасильственной эволюции.

Великобритания привлекала внимание и отечественных консерваторов второй четверти XIX века. Отказываясь видеть острейший социально-поли-

тический кризис, который был отчасти разрешен избирательной реформой 1832 г., они рассматривали британский парламент как элемент системы, контролируемой и направляемой монархией.

Журналист, писатель, издатель консервативного толка Н. И. Греч в своих "Путевых письмах из Англии, Германии и Франции" (СПб. 1839), анализируя соотношение политических сил в британском парламенте, приходил к выводу о том, что "сколь ни различны все эти партии в мнениях своих о том, какие средства должно употребить для достижения цели - они согласны в одном, в ревностной приверженности к своему отечеству, к своему государю, в совершенной покорности существующим законам и в пламенном желании всех благ, славы и величия их любезной Британии". Затем он с восторгом восклицал: "Цвети, прекрасная, благородная, величественная Британия! Будь примером и образцом благочестия, непоколебимой верности к добрым монархам, искренней любви к своему отечеству и приверженности к ее законам!"²⁸

Критически относились к британскому парламентаризму русские радикалы. В. Г. Белинский, в частности, писал: "Те же Чичиковы, только в другом платье: ...в Англии они не скупают мертвых душ, а подкупают живые души на свободных парламентских выборах. Вся разница в цивилизации, а не в сущности. Парламентский мерзавец образованнее какого-нибудь мерзавца нижнего земского суда, но в сущности оба они не лучше друг друга"²⁹.

Русская периодическая печать испытывала на себе давление "теории официальной народности". Однако и в этих условиях умеренные издания продолжали информировать своих читателей о событиях в Великобритании. В 1833 г. московский журнал "Телескоп", издававшийся Н. И. Надеждиным, откликнувшись по горячим следам на первую парламентскую реформу, отмечал: "Пример Франции отозвался и в ней (Англии. - А. М.) беспокойным движением, усилив давно чувствуемую потребность реформы: но сие движение было гораздо спокойнее и поэтому обошлось без насильственной развязки. Министерство, поддерживаемое королем, умело сохранить мир с парламентом и народом... Дело преобразования, с согласия правительства, совершилось тихо, без насильства и ломки, без шума и крови"³⁰. Говоря о том, что реформа прошла "без шума и крови", журнал все же подчеркивал ее "чувственную потребность", что в 1833 г. вполне могло быть расценено властями как смелое, если не крамольное заявление.

Газета "Северная пчела", издававшаяся Ф. В. Булгариным и Гречем, слыла символом консерватизма в русской журналистике второй четверти XIX века. С 1826 г. только она имела право помещать на своих страницах политическую информацию. Издание подчеркивало незыблемость британской государственности, в основании которой лежат аристократические и монархические начала. "В характере английского народа, - писала "Северная пчела", - находится обдуманное отвращение к переменам всякого рода". По мнению газеты, гарантом прочности всякой государственности, включая российскую и британскую, являлась наследственная монархия. "Ни одна нация не погибала, доколе существовала в ней власть наследственная, никем не оспариваемая. Погибель народов везде начинается с того времени, как у них возникает междоусобие властей. В Англии при изменении религии переменена была династия, но осталась наследственность, щит и меч ее. С избирательной властью Англия не просуществовала бы и полувека"³¹.

Британский парламентаризм во второй половине XVIII - первой половине XIX в. привлекал пристальное внимание в России. "В рамках многогранной проблемы "Восток и Запад", - отмечает А. Б. Соколов, - важное место занимает история взаимоотношений двух стран: Англии и России... Англия и Россия всегда символизировали два полюса общественно-политического устройства. Англия на протяжении столетий считалась образцом конституционных и демократических порядков, Россия - страной, управлявшейся азиатскими деспотическими методами"³². При этом и Россия видела свое место среди полноправных членов общей европейской цивилизации.

В политическом опыте Великобритании идеологи российского самодержавия искали доказательства устойчивости монархии даже в условиях парламентаризма. Общественная мысль России в рассматриваемый период "кристаллизовала" свои основные направления в отношении европейского политического процесса во многом благодаря первым попыткам восприятия британской государственно-правовой системы.

Примечания

1. Переписка Великой княгини Екатерины Алексеевны и английского посла сэра Чарльза Г. Уильямса 1756 и 1757 гг. М. 1909, с. 399, 304 - 305.

2. Цит. по: КОЛОГРИВОВ С. Н. Новонайденный труд Екатерины Великой. - Русский архив, 1908, N 6, с. 169.

3. ДАШКОВА Е. Р. Путешествие одной российской знатной госпожи по некоторым Аглинским провинциям. В кн.: "Я берег покидал туманный Альбиона..." М. 2001, с. 31.

4. ДЕСНИЦКИЙ СЕ. Из примечаний к переводу книги Блэкстона "Истолкование английских законов". В кн.: Юридические произведения прогрессивных русских мыслителей. Вторая половина XVIII века. М. 1959, с. 262 - 263.

5. Архив князя Воронцова. Кн. 16. М. 1880, с. 246; там же. Кн. 15. М. 1880, с. 453 - 480.

6. МАКАРОВ П. И. Письма из Лондона. В кн.: "Я берег покидал туманный Альбиона..." М. 2001, с. 133.

7. Там же, с. 138.

8. Вестник Европы, 1802, N 1.

9. История русской журналистики XVIII-XIX веков. СПб. 2005, с. 190.

10. КАРАМЗИН Н. М. Письма русского путешественника. В кн.: "Я берег покидал туманный Альбиона...", с. 68, 102.

11. Там же, с. 85, 115.

12. Там же, с. 99 - 100.

13. Вестник Европы, 1802, N 7.

14. Там же, N 13.

15. Там же.

16. Там же, N 16.

17. Там же, 1803, N 5.

18. Александр I. Письмо Ф. Лагарпу. В кн.: Конституционализм: исторический путь России к либеральной демократии. М. 2000, с. 168.

19. СПЕРАНСКИЙ М. М. О внешнем образе правления. В кн.: СПЕРАНСКИЙ М. М. Руководство к познанию законов. СПб. 2002, с. 230.

20. ЯКОВЛЕВ Н. Н. Монарх, кабинет и парламент Великобритании в конце XVIII в. в кн.: ЯКОВЛЕВ Н. Н. Британия и Европа. М. 2000, с. 240.

21. Великий князь НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ. Граф Павел Александрович Строганов (1774 - 1817). Историческое исследование эпохи императора Александра I. Т. 1. СПб. 1903, с. 156.

22. Там же, с. 167.

23. Цит. по: ВЫСКОЧКОВ Л. В. Николай I. М. 2003, с. 42.

24. Цит. по: СОКОЛОВ А. Б. Навстречу друг другу: Россия и Англия в XVI-XVII вв. Ярославль. 1992, с. 6.

25. ПЫПИН А. Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов. СПб. 1873, с. 82 - 83.

26. ХОМЯКОВ А. С. Письмо об Англии. В кн.: "Я берег покидал туманный Альбиона...", с. 229.

27. Там же, с. 219, 222, 231 - 232, 237 - 238.

28. ГРЕЧ Н. И. Путевые письма из Англии, Германии и Франции. Ч. 1. СПб. 1839, с. 224, 252.

29. БЕЛИНСКИЙ В. Г. Полн. собр. соч. Т. 6. М. 1955, с. 360.

30. Телескоп, 1833, N 1.

31. Северная пчела, 1850, N 228; 1849, N 87.

32. СОКОЛОВ А. Б. Ук. соч., с. 4 - 5.