Французский буржуазный журнал "La table ronde" посвятил в феврале этого года специальный номер теме "Апокалипсис и идея конца мира". Более 25 статей рассматривают в различных исторических и теоретических аспектах роль эсхатологических идей в общественной мысли и литературе в прошлом и настоящем.

Нетрудно догадаться, что такое внимание к идеям конца мира вызвано атомной истерией, той безнадежностью и опустошенностью, которой охвачены в каше время значительные слои буржуазной интеллигенции на Западе. Притом некоторые из напечатанных в журнале статей показывают, что кое у кого пессимизм является не столько отражением подлинно драматических противоречий сознания, сколько благоприличной (с точки зрения буржуазно-интеллигентских салонов) маской для капитуляции перед империалистической реакцией, перед теми агрессивными кругами, которые стремятся развязать атомную войну.

Только этим можно объяснить то садистское смакование, то плохо скрытое злорадство, с которым некоторые из авторов статей и откликов, помещенных в журнале, трактуют перспективу конца мира, как тот результат, которым якобы чревата будущая война.

В этом отношении, быть может, особенно показательно выступление Бенуа-Мешен "Урок Хиросимы". Сей автор заявляет, что в будущем "уничтожение мира станет более легким, чем сохранение его существования", И не только более легким, но и в сущности, по крайней мере с точки зрения Бенуа-Мешен, " более желательным. Оказывается "бомба" означала бы "освобождение" (стр. 171), ибо... она покончила бы с безнадежностью...

По-видимому, "лавры Герострата" действительно не дают покоя современным Коцебу...

Но мало и этого. Заявляя, что "новейшая цивилизация пришла к подавлению человеческого", автор видит в будущем невиданный и небывалый рост могущества человека. Почему же? Благодаря грандиозным возможностям использования атомной энергии в мирных целях? Ничуть не бывало. Господство человеческого рода над материей выразится, по мнению французского публициста, в том, что человечество "будет способно ее (то есть материю. - Н. К.) уничтожить..." (стр. 173). Именно тогда человек и станет "господином своей судьбы", то есть сумеет уничтожить самого себя. Лучше не скажешь...

Звучит в журнале и голос той части белой эмиграции, которая за сорок лет ничему не научилась и уже, конечно, ничему не научится. Так, Базиль Зенковский в статье "Эсхатология в русской мысли", присоединяясь к Н. Бердяеву, заявляет, что "эсхатологическая тема - типично русская тема" (стр. 119).

Но факты, как известно, упрямая вещь. И так как редакция журнала их полностью обойти не сумела, реакционный бред Бенуа-Мешен, Зенковского и других им подобных получил на страницах "La table ronde" убедительное опровержение.

Редакция стремилась подобрать материал, доказывающий, что и в области художественной литературы идеям "конца мира" принадлежит доминирующая роль. Специальная статья с приложением нескольких лирических стихотворений проводит этот тезис на материале творчества немецких экспрессионистов.

стр. 216


--------------------------------------------------------------------------------

Редакция обратилась также к некоторым французским писателям с соответствующей анкетой. Один из них - Эдмон Флег - заявил, что "актуальность апокалипсисов подтверждается с мучительной очевидностью" (стр. 195), другой - Арман Пьераль - сообщил, что, по его мнению, "идея конца мира приняла в наше время характер настоятельной необходимости" (стр. 196).

Любопытно при этом, что оба эти писателя все свои надежды возлагают на религию, чуть ли не на потусторонний мир.

Но в конце номера помещен обзор откликов на "страшные годы" - годы войны, - представляющий собою соединенные кратким комментарием выдержки из художественных произведений различных литератур.

Здесь получает слово и итальянец, рисующий ужас, владеющий душой оккупанта на советской территории; здесь отражено и страшное попрание человека в гитлеровских лагерях смерти и развращение его в обстановке англо-американской оккупации. И все это овеяно безысходным разочарованием и отчаянием.

Но вначале автор обзора, Жорж Пируэ, помещает два отрывка из произведений советских писателей: один - из "Повести о настоящем человеке" Бориса Полевого, другой - из повести "С фронтовым приветом" Валентина Овечкина. Жорж Пируэ привел сначала зарисовку той "беглой", "подземной" деревни, в которой Алексей Мересьев нашел приют и спасение. Автора обзора, по-видимому, больше всего поразило то, что, правдиво рисуя те мучительные условия существования, в которые были поставлены советские люди во время войны, писатель не теряет душевной выдержки, проникнутой вместе с тем, скажем мы от себя, глубокой болью за наших людей. В своих скупых комментариях Жорж Пируэ отмечает: "Советские писатели пожелали избежать рассмотрения войны, как социального краха" (стр. 198). Пируэ не договаривает. Дело тут не только в субъективных стремлениях советских писателей, сами стремления эти - отражение веры в человека, духовной мощи советского народа.

Пируэ приводит затем из повести Овечкина слова семидесятилетнего "старика в солдатской шинели", потерявшего двух сыновей на войне и вместо заслуженного отдыха самоотверженно отдающего все свои силы заботам о внучатах. И автор обзора должен признать, что в отличие от тех произведений западноевропейских писателей, которые он цитирует, русские от жизни, от природы "ждут будущих урожаев" (стр. 199).

Так, даже в обстановке циничного жонглирования "атомными" парадоксами и невзирая на изыскания таких "экспертов" по части "русской души", как Зенковский, духовная сила и здоровье советской литературы получили во французском буржуазном журнале невольное признание.

стр. 217