Книга Т. Мотылевой посвящена трудной и малоизученной теме. В своем введении автор предупреждает читателя о том, что "создать исчерпывающую работу на тему данной книги (особенно на нынешней стадии изучения Толстого) одному автору, разумеется, невозможно" (стр. 5) и поэтому цель ее состоит лишь в том, чтобы "наметить основные вехи, установить хотя бы основные факты, которые необходимо иметь в виду при разработке этой темы" (стр. 5). Однако, судя по всему, автор стремился не только дать исторически обоснованные "вехи", не только собрать с исчерпывающей полнотой "основные факты", но и раскрыть роль Толстого в развитии мировой литературы, выяснить, что значил великий русский писатель для развития реализма в XIX и XX веках.

Совершенно справедливо в этой связи утверждение Т. Мотылевой о том, что невозможно рассматривать "воздействие Толстого на мировой литературный процесс, на отдельных крупных писателей разных наций" до того, как будет установлено, "что нового внес Толстой в мировую литературу, какие жизненные проблемы поставил, какими художественными средствами обогатил словесное искусство" (стр. 4).

Большой круг теоретических и конкретных, связанных с изучением творчества Толстого проблем затрагивается в первом разделе книги. Здесь и характеристика русской литературы в целом, и анализ мировоззрения писателя и социальной почвы, породившей его, и попытка показать смысл того "шага вперед", который совершил великий писатель "в художественном развитии человечества".

Одна из несомненных заслуг автора - пристальное внимание к художественному мастерству писателя. Очень интересны в книге содержательные обобщения, помогающие читателю конкретизировать, расширить и уточнить его представление о характере изображения Толстым реального мира. Многие главы первого раздела вводят нас в специфический мир толстовского творчества. Сопоставляя Толстого с Пушкиным, Лермонтовым, Тургеневым, Григоровичем, Гоголем, Салтыковым-Щедриным, Руссо, Стендалем, Бальзаком, Жорж Санд и многими другими современниками писателя, Т. Мотылева показывает, какие "разнообразные - во многом неизведанные и неожиданные средства", находит Толстой, чтобы раскрыть "внутренний мир человека в его сложности, борьбе противоречий... в его движении, развитии, непрерывном обновлении" (стр. 138).

Автора книги интересуют различные стороны стиля Толстого: принципы индивидуальной характеристики героя, композиция и особенности сюжета, многообразные формы художественного претворения жизненных явлений, ставших объектом изображения художника. На примерах "Анны Карениной" и "Хаджи Мурата"


--------------------------------------------------------------------------------

Т. Мотылева, О мировом значении Л. Н. Толстого, изд. "Советский писатель", М. 1957, 725 стр.



стр. 227


--------------------------------------------------------------------------------

Т. Мотылева показывает, что "изображение одного и того же человека поочередно с различных, иногда противоположных сторон, смелое наложение "теней" (т. е. раскрытие тех качеств героя, которые на первый взгляд идут вразрез с основной его характеристикой, но на самом деле дополняют и обогащают ее) - все это неотъемлемые качества реалистического стиля Толстого, определяющие специфически толстовские способы типизации" (стр. 159).

Мы встречаем в книге целый ряд наблюдений и замечаний, позволяющих увидеть и особые качества русского реалистического романа XIX века. Такой обобщающий смысл содержат, например, рассуждения автора об особенностях сюжетного развития в романах Толстого: "Все основные произведения Толстого обладают большой сюжетной напряженностью. Однако они существенно отличаются и по характеру описываемых событий, и по самой своей структуре - от многих классических и западноевропейских романов (например, от романов Бальзака и Диккенса). В них нет интриг, нет завязки, которая основывалась бы на столкновении противоборствующих личных интересов... Соперничество наследников графа Безухова могло бы составить сюжет одной из повестей Бальзака, - в "Войне и мире" это лишь небольшой эпизод. История служебного и светского восхождения Бориса Друбецкого - тоже по-своему типичный сюжет западноевропейского романа или повести - в системе событий "Войны и мира" представляет лишь незначительную деталь. Семейные и материальные неурядицы Стивы Облонского, которые вполне могли бы явиться темой для французского или английского романа, в "Анне Карениной" образуют лишь одну из вспомогательных сюжетных линий" (стр. 175).

Говоря о положительном герое у Толстого, сравнивая его с героем Бальзака, автор справедливо замечает, что "Толстой смог поднять реалистическое изображение положительных характеров на новую высоту. В его произведениях соотношение света и тени принципиально иное, нежели у Бальзака. У Толстого наиболее "добродетельные" лица являются в то же время и наиболее "интересными"... Именно морально чистые люди у Толстого стоят и в центре эпического действия, и в центре авторского внимания; именно им дарит художник самые яркие свои краски и самые теплые свои слова" (стр. 322). В своей работе Т. Мотылева выясняет также ряд общих вопросов, объясняющих, почему было возможным появление в России такой могучей творческой индивидуальности, как Толстой, который не только продолжил традиции высокого реализма, но и поднял его на новую ступень.

Вторая часть работы, озаглавленная "Толстой и зарубежные писатели", представляет большой интерес. Общеизвестно, что Толстой принадлежит к тем русским художникам, чье творчество имеет всемирно-историческое значение. Общеизвестно, что Толстой глубоко проник в духовную жизнь Европы и Америки и оказал влияние на многих выдающихся зарубежных писателей. В каком же направлении шло это влияние, в каких формах проявилось и как сказалось на общем процессе развития мировой литературы? Обо всем этом мы до последнего времени имели самое общее представление. Исследователю здесь приходится идти, можно сказать, по целине. Благодаря работе Т. Мотылевой картина во многом проясняется, приобретает определенность.

В книге приводится множество имен, начиная с Мопассана, Флобера, Золя и кончая нашими современниками Гауптманом, Ролланом, Барбюсом, Зегерс,

стр. 228


--------------------------------------------------------------------------------

Арагоном, Пуймановой, Фучиком, Шоу, Стояновым и другими. В каждом отдельном случае на основании объективного содержания творчества писателей, а также их собственных высказываний выясняется их связь с принципами и традициями творчества Толстого. Автора интересуют не мелкие сопоставления, не внешнее сходство, не формальная общность. Рассказывая о многих писателях, которые считали себя последователями Толстого и даже подражали ему (например, немецкий поэт Рильке, бельгийский драматург Матерлинк или французский автор, написавший по мотивам "Воскресения" роман "Тщетное усилие"), она не видит в них подлинных наследников Толстого. Т. Мотылева справедливо полагает, что его последователем мог стать только художник, использовавший достижения толстовского искусства для того, чтобы отразить жизнь своего народа во всем ее многообразии, с ее противоречиями, трудностями, борьбой и величием, художник, который мог поставить самые жгучие проблемы своей эпохи. Так, на примере Ромена Роллана, рассматривая процесс его идейного и художественного формирования, автор показывает, какой притягательной силой является Толстой для этого большого и самостоятельного художника. Интерес к проблемам искусства в современном буржуазном обществе возник у великого французского писателя-гуманиста как результат тех процессов, которые совершались в недрах французского общества, но благодаря Толстому Роллан "сумел поднять проблемы искусства на большую идейную высоту, связать осуждение "искусства привилегированных" с осуждением буржуазного общества в целом, объединить идеал народного искусства с мечтой о больших социальных преобразованиях" (стр. 433). Внимательно прослеживая историю духовного созревания Роллана, Т. Мотылева показывает, как "наивные порывы Роллана к социализму на рубеже двух столетий находили опору в мировоззрении Толстого" (стр. 434), как вслед за Толстым Роллан утверждал, что "принадлежность к слою обеспеченных и праздных людей неминуемо опустошает и развращает даже неиспорченного от природы человека" (стр. 434).

В главе, посвященной Голсуорси, одному из крупнейших представителей английского реализма, приведены высказывания английского писателя о мастерстве Толстого-художника, на большом фактическом материале демонстрируется, как Толстой помог андийскому романисту преодолеть пагубное воздействие эстетства и декаданса. Анализируя "Сагу о Форсайтах", автор связывает с Толстым интерес Голсуорси к социально-этическим проблемам.

В книге показано, как по-разному влиял Толстой на писателей разных стран. Например, во Франции "воздействие Толстого выразилось в том, что он подорвал авторитет натурализма", в Англии помог своим последователям преодолеть "эстетски-декадентское, уйальдовское или откровенно-воинственное киплинговское направление", в Америке вызвал к себе интерес, как "борец против социальной несправедливости", а в Германии "явился опорой в борьбе против пруссаческой империалистической реакции..." Анализируя место и роль Толстого в литературе многих стран, автор в каждом отдельном случае учитывает исторические условия, в которых продолжает свою жизнь наследие Толстого.

Однако при всех достоинствах рецензируемой книги мы находим в ней немало спорных, а иногда и неверных положений. В нашей литературной науке прочно утвердилось мнение о том, что искусство большого общественного содержания возникает в эпохи демократического подъема, больших народных движе-

стр. 229


--------------------------------------------------------------------------------

ний. Но это положение вовсе не снимает необходимости объяснять реализм того или иного писателя всей суммой исторических обстоятельств, определивших в конечном счете характер и формы художественного развития писателя и всей нации в целом. К сожалению, такого анализа мы в работе Т. Мотылевой не находим. Чересчур прямолинейно, почти без опосредствовании она сближает Толстого с революционно-освободительным движением, а патриархально-крестьянские основы его творчества либо игнорирует вовсе, либо рассматривает только как источник "толстовщины" - реакционного учения, имевшие абсолютно отрицательное значение и только снижавшие толстовский реализм. В. И. Ленин писал о Толстом: "Его горячий, страстный, нередко беспощадно-резкий протест против государства и полицейски-казенной церкви передает настроение примитивной крестьянской демократии..."1 Автор же книги, полагает, что "крайняя революционность мужика - такова объективная историческая основа, на которой вырос обличительный пафос творчества Толстого... толстовский страстный протест против эксплуататоров отразил в себе революционные настроения этих тружеников, их бьющую ключом ненависть к старым хозяевам жизни" (стр. 19). Мировоззрение Толстого в освещении Т. Мотылевой, таким образом, утрачивает единство своего противоречивого содержания; связь Толстого с патриархальным крестьянством находит свое выражение только в реакционных, отсталых сторонах его взглядов и творчества. "Толстовская юродивая проповедь", - по словам Т. Мотылевой, - отражала в себе отсталость и пассивность русского патриархального крестьянства, то есть те стороны, русской жизни, которые были обречены на исчезновение, на умирание, тогда как гениальный "трезвый реализм" Толстого отражал в себе нарастание революционных сил в толще русского народа; он отражал те наиболее существенные стороны национальной жизни, которым было суждено широкое и победоносное развитие" (стр. 136).

Само собой разумеется, что "толстовщина" как итог, к которому пришел великий писатель, есть глубокое реакционное заблуждение, но исследователь обязан видеть не только то, к чему пришел художник в результате своих мучительных исканий, но и то, чем эти идейные искания были рождены. Исследователь не может обойти диалектическую взаимосвязь исходного момента и конечного результата. Именно это имел в виду В. И. Ленин, когда писал: "Борьба с крепостническим и полицейским государством, с монархией превращалась у него (у Толстого. - С. Р.) в отрицание политики, приводила к учению о "непротивлении злу"..."2

В самом деле, и сила и слабость Толстого возникают из одного и того же источника, отражая сложный процесс революционного развития в России; они живут в сознании писателя и его произведениях в противоречивом и нерасторжимом единстве. Игнорирование патриархально-крестьянской основы творчества писателя во всех ее проявлениях, как отрицательных, так и положительных, приводит к известному упрощению его облика, к механическому расщеплению его на "две души" - "реакционную" и "революционную", из которых каждая живет своей независимой жизнью.

Несомненно, с этой неверной методологической предпосылкой связано в книге стремление сблизить Толстого с революционными демократами. Не только


--------------------------------------------------------------------------------

1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 16, стр. 204.

2 Там же, стр. 295.



стр. 230


--------------------------------------------------------------------------------

неточным, но и грешащим против исторической перспективы кажется нам утверждение Т. Мотылевой, что "реализм и демократизм эстетики Толстого... свидетельствуют о близости его ко взглядам революционной демократии" (стр. 73). Столь же неверно и заключение, что "в сущности Толстой был первым деятелем русской литературы, который донес до широких кругов зарубежной интеллигенции некоторые основные принципы русской революционно-демократической эстетики" (стр. 717).

Стремление отождествить Толстого с русской революционно-демократической мыслью XIX века проявляется не только в общем, но и в частностях. И в народности Толстого, и в его отношении к "барству", и в его принципах типизации - автор книги находит много общего с тем, что проповедовали Добролюбов и Чернышевский. Спору нет, Толстой выступал в защиту народных идеалов в искусстве, защищал принципы идейности и реализма, требовал от художника служения народу, но все же демократизм Толстого, несмотря на точки соприкосновения со взглядами замечательных русских революционеров, носил совершенно другой характер.

Ведь сама же Т. Мотылева утверждает, что связь художника со своим классом не только повлияла на его позицию в литературной борьбе пятидесятых годов, она сказывалась и гораздо позднее. И "даже в последний период жизни Толстой сохраняет в своих воззрениях известные черты, обусловленные его средой: пессимизм, страх перед революцией идут отчасти (конечно, только отчасти) именно оттуда" (стр. 39).

Между тем на протяжении всей книги доказывается, что Толстой с первых же литературных шагов выступал как критик и обличитель старой дворянской России со всем ее бытом и культурой. Даже "Детство", да и вся трилогия рассматривается как произведение, в котором "возникает мотив разрушения иллюзий", изображается "жизненная проза", раскрывается "шаткость барской семейной идиллии", "обостряется сомнение в справедливости всего существующего", дается "критика дворянского быта и нравов" (стр. 44 - 45). В отношении "Войны " мира", этой поистине энциклопедии русской дворянской жизни первых десятилетий XIX века, опять на первый план выступает тот факт, что в "эпопее передано ощущение непрочности, надвигающегося кризиса патриархально-дворянских устоев. Ощущение это особенно усиливается в эпилоге, несмотря на те радостные умиротворяющие тона, какими окрашены картины семейного быта героев. Резкие идейные разногласия между Пьером и Николаем (и особенно символический сон Николеньки Болконского) предвещают крах поместной идиллии вместе с обострением социально-политических противоречий в русском обществе" (стр. 275). Лишь мимоходом Т. Мотылева замечает, что "привязанность Толстого (до перелома) к старым поместным формам быта определила собой поэтический колорит многих деревенских сцен" (стр. 275). Не упрощается ли вся проблема утверждением, что даже творчество молодого Толстого уже выражало критическое отношение ко всему строю старой патриархальной России?

Ведь искусство Толстого было наполнено не только суровой правдой, не только протестом против собственнического общественного порядка, но и поэтизацией патриархальной народной жизни, еще не затронутой разрушительным воздействием буржуазной цивилизации. На эту сторону искусства Толстого в книге обращено мало внимания.

стр. 231


--------------------------------------------------------------------------------

Недостатки общей постановки проблемы творчества Толстого не могли не сказаться и в другой части книги. Известное упрощение облика писателя, элементы вульгарной социологизации, недостаточное внимание к поэтической сущности его творчества приводят к тому, что и вопросы воздействия Толстого на других писателей в некоторых случаях трактуются неверно.

Без достаточных оснований Т. Мотылева искусственно "притягивает" некоторых зарубежных писателей, таких, как Гоуэллс, Гауптман, отчасти Золя, к имени Толстого. В то же время, неизвестно почему, оказался забытым Герберт Уэллс, который в 1906 году писал, обращаясь к Толстому: "Думаю, что прочел около восьмидесяти ваших произведений, все, которые возможно было достать на английском языке. "Война и мир" и "Анна Каренина", на мой взгляд, самые великолепные и всеобъемлющие произведения из всех тех, которые я имел счастье прочесть".

Нельзя также не пожалеть, что вне поля зрения автора работы остались многие материалы, имеющиеся в советских архивах: письма зарубежных писателей к Толстому, их дарственные надписи на книгах и прочее. Кое в чем они подкрепили бы разыскания о связях Толстого. И все же исследование Т. Мотылевой, посвященное важной и благородной задаче - раскрытию мирового значения русской классической литературы, имеет большое значение для нашего литературоведения. Естественно, что читателю хотелось бы видеть этот труд свободным от отмеченных здесь недостатков.

стр. 232