Борьба вокруг художественного наследия Горького не прекращается на протяжении всей истории новейшей литературы XX века. Но с каждым новым шагом развития социализма, с каждым новым осложнением политических и идеологических конфликтов эта борьба приобретает новые формы, наполняется новым историческим содержанием.

Ленинская статья "Начало демонстраций" (1901), написанная в самом начале нашего века, открывает поистине великолепную традицию борьбы марксистской критики и публицистики за подлинного Горького - против враждебных нападок и всевозможных фальсификаций его творчества. О "дурном влиянии" Горького твердили не только царские башибузуки и опричники, которых высмеял В. И. Ленин в своей статье. Этот мотив очень скоро подхватили и "просвещенные" буржуа.

Еще в 1904 году Горький писал Е. П. Пешковой:

"Против меня затеян поход с трех сторон: "Новый путь" - Философов и Гиппиус клянутся уничтожить Горького. "Новое слово" ставит своей ближайшей задачей доказать как 2X2 вред моего существования, о том же усиленно будет заботиться "Русский вестник1.

До сих пор нередко можно слышать споры и сомнения относительно того, к какому времени относится утверждение Горького на позициях социалистического реализма. При этом упускается из виду одно из немаловажных доказательств. Этот момент идейно-эстетической эволюции Горького был достаточно точно зафиксирован, хотя и по-своему оценен, буржуазной критикой, - а, как известно, признание врага - лучшее свидетельство истины. Именно тогда, когда Горький вполне определился как социалистический писатель, когда идея социализма открыто прозвучала со страниц его произведений и стала организующим центром всего его творчества, буржуазная критика в один голос заявила о "падении" горьковского таланта. Появившаяся пятьдесят лет назад, в 1907 году, скандально известная статья Д. Философова "Конец Горького" как раз и явилась наиболее откровенной реакцией буржуазной мысли на укрепление социалистических тенденций в горьковском творчестве.


--------------------------------------------------------------------------------

1 А. М. Горький, Письма к Е. П. Пешковой. Архив А. М. Горького, т. V, М. 1955, стр. 96.



стр. 49


--------------------------------------------------------------------------------

"Две вещи, - писал Д. Философов, - погубили писателя Горького: успех и наивный, непродуманный социализм. Я говорю "погубили", потому что последние его произведения - "Варвары", "Враги", "В Америке", "Мои интервью" и т. д. - нанесли такой урон его литературной славе, обнаружили признаки такого серьезного разложения его дарования, что в возрождение писателя Горького уже как-то не верится".

Пророчества Д. Философова, над которыми уже давно посмеялась история, как и тьма тем реакционных писаний подобного рода, не заслуживали бы упоминания, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что новейшие прорицатели, доказывающие пагубное влияние социализма на искусство, мало в чем обновили аргументы пятидесятилетней давности: залежавшаяся ветошь все еще пользуется у них спросом. Поэтому, когда в современной французской буржуазной печати, например, раздаются призывы ниспровергнуть "невыносимый миф о Горьком" - призывы, к которым, к сожалению, присоединяют свой голос и некоторые литераторы из стран народной демократии, уверяющие в своей приверженности к социализму, - то этому не следует особенно удивляться1.

Неизменной традицией марксистской критики была не только борьба против выпадов и клеветы реакционной буржуазной печати, стремившейся ослабить популярность и силу воздействия горьковских произведений на широкие круги читателей. В традиции марксистской критики - борьба за исторически правдивый облик Горького-писателя, глубокий анализ действительной природы горьковского творчества во всей сложности его противоречивых тенденций, объективная оценка роли Горького в истории литературы.

Работы советских литературоведов старшего поколения - В. Десницкого, С. Балухатого, И. Груздева и других - продвинули далеко вперед конкретное изучение творчества основоположника социалистического реализма, их отдельные исследования во многих отношениях остались непревзойденными до настоящего времени.

В послевоенные годы появилось большое количество новых книг о Горьком. Из обширной литературы последних лет достаточно назвать книги Б. Бурсова, Б. Бялика, С. Касторского, И. Новича, Б. Михайловского и Е. Тагера и других. В этих работах накоплен значительный фактический материал, обобщен опыт предшествующего изучения творчества Горького, поставлены важные историко-литературные и теоретические проблемы.

Среди работ общего типа выделяется очерк Б. Михайловского, Е. Тагера "Творчество М. Горького" (1954), дающий удачную характеристику творческой эволюции писателя. Хотя авторы и не ставили


--------------------------------------------------------------------------------

1 Б. Бялик в своей статье "Пора начинать!" ("Иностранная литература", 1957, N 2) дал обстоятельный ответ на статью польского литератора Теплица "Крушение пророков" в той ее части, где развернута абсолютно неправильная критика горьковских взглядов на социалистический реализм.



стр. 50


--------------------------------------------------------------------------------

перед собой специальных исследовательских целей, некоторые важные проблемы реализма Горького получили в книге новое и оригинальное освещение. Особый интерес представляют главы о философско-историческом эпосе Горького. Как результат обновления великой литературной традиции, как живое воплощение новаторства советской литературы осмыслены в книге его романы "Дело Артамоновых" и "Жизнь Клима Самгина".

Некоторые итоги изучения горьковского наследия были подведены в новой книге К. Муратовой - "Семинарий по Горькому" (1956). Указывая на "белые пятна" в горьковедении, К. Муратова пишет, что "вопрос о Горьком как художнике и теоретике литературы социалистического реализма оказался наименее освещенным в послевоенном литературоведении".

С этим можно согласиться, но при некотором уточнении. Попыток осветить затронутый вопрос под тем или иным углом зрения было немало. Все дело в том, что далеко не всегда эти попытки носили творческий характер. В потоке горьковедческой литературы последних лет отчетливо обозначались и отрицательные тенденции, резкое увеличение количества работ о Горьком не привело к соответствующему повышению качества исследований.

Этим и определяется необходимость современного спора о Горьком. Вести этот спор нужно коллективными усилиями, - здесь же хотелось бы сосредоточить внимание лишь на некоторых существенных вопросах.

1

В общей форме соотношение традиционного и новаторского, связь и взаимозависимость этих моментов в развитии литературы, кажется, ни у кого не вызывает сомнений. Но истина конкретна. А как только вопрос переносится в практическую плоскость, касается реальных литературных связей, нередко начинаются удивительные теоретические метаморфозы.

Бесспорно, например, положение, что социалистический реализм, творчество Горького в частности, исторически является новым, высшим звеном литературного развития, направлением, определяющим судьбы искусства в будущем. Но это вовсе не означает, что каждое явление нового искусства уже самой историей возводится в превосходную степень по отношению к предшествующим достижениям.

Мало того, поступательное развитие литературы и искусства не "отменяет" и не уничтожает образцы, навсегда остающиеся непревзойденными по своей эстетической ценности, если, конечно, придерживаться исторических критериев оценки. Каждая эпоха в искусстве является свидетелем неповторимой полосы в духовной жизни народа и тем самым неповторимым моментом его художественного развития.

стр. 51


--------------------------------------------------------------------------------

Между тем, говоря об отношении Горького к его предшественникам, "ограниченность" последних нередко измеряется тем, насколько они "не доросли" до Горького.

Иначе говоря, к разным историческим явлениям, которые должно судить по их собственным законам и мере, применяется один и тот же масштаб.

В исправленном и дополненном издании книги А. Волкова "М. Горький и литературное движение конца XIX и начала XX веков" (1954) устанавливается соотношение Горького с очень широким кругом писателей - как предшественников, так и современников.

"При анализе раннего творчества Горького, - пишет А. Волков, - нетрудно заметить органическую связь литературных позиций молодого писателя с традициями русской передовой литературы - вольнолюбивой поэзией Пушкина, гражданским пафосом произведений Некрасова, Салтыкова-Щедрина, бесстрашным реализмом Льва Толстого, с эстетическим кодексом революционных демократов, обобщивших творческую практику великой русской литературы" (стр. 22).

Такая посылка, казалось бы, должна ко многому обязывать. Но именно потому, что априорно "нетрудно заметить" органическую связь Горького с классической литературой вообще, на деле оказалось очень нелегко установить реальное соотношение его творчества с ближайшими предшественниками. В книге А. Волкова можно столкнуться с такими характеристиками: "По своей теме "Ошибка" (рассказ Горького. - А. Н.) близка "Красному цветку" Гаршина и чеховской "Палате N6". Отправная мысль всех трех произведений как бы одна... Однако идейный диапазон - горьковского рассказа значительно шире, нежели диапазон рассказов Гаршина и Чехова".

Е. Тагерев своей работе "Горький и Чехов" установил, что в раннем горьковском рассказе различные стилевые линии - конкретно реалистическая и условно романтическая - остались несомкнутыми, и в этом причина меньшей художественной завершенности "Ошибки" сравнительно с другими рассказами Горького.

Воспользовавшись уже сделанным наблюдением, А. Волков огрубил и испортил сопоставление предвзятыми выводами. Автор совершенно отвлекся от того немаловажного обстоятельства, что "Палата N 6" - это одна из вершин реализма зрелого Чехова, в то время как "Ошибка" - произведение молодого писателя, в котором Горький еще ищет свой стиль, свою тропу.

Известно, какое потрясающее впечатление произвел рассказ Чехова на молодого Ленина. А. И. Ульянова-Елизарова так вспоминала об этом эпизоде:

"Остался у меня в памяти разговор с Володей о появившейся в ту зиму в одном из журналов новой повести А. Чехова: "Палата N 6". Говоря о талантливости этого рассказа, о сильном впечатлении, произведенном им, - Володя вообще любил Чехова, - он определил всего лучше это впечатление следующими словами: "Когда я дочитал вчера вечером этот рассказ, мне стало прямо-таки жутко, я не мог оста-

стр. 52


--------------------------------------------------------------------------------

ваться в своей комнате, я встал и вышел. У меня было такое ощущение, точно и я заперт в палате N 6"1.

Те ограничения, которые стремится внести А. Волков в чеховский реализм, пытаясь "приподнять" Горького, увы, не соответствуют истинной природе вещей. Ничуть не раскрывая величия Горького, они лишь умаляют значение Чехова.

То же самое относится и к "Красному цветку" Гаршина - произведению совсем другой эпохи и другого мироощущения, чем то, которое отразилось в чеховском и тем более горьковском рассказах. Красота подвига, пусть даже во имя иллюзорной цели, высокое "безумство" героя "Красного цветка", восставшего против действительности, подобной сумасшедшему дому, - вот важнейшие стороны необычайно концентрированного содержания гаршинской аллегорической новеллы.

В реализме Гаршина, не говоря уже о творчестве Чехова, зрели предпосылки будущих тем и мотивов, по-новому, нередко полемично, развитых Горьким. Это истинное содержание их творчества не раскрыто А. Волковым. Еще более грубо в книге проведена параллель между Горьким и Короленко, их рассказами "Ma-аленькая" и "Чудная".

В рассказе "Чудная" Короленко нарисовал исторически точный образ девушки-революционерки, одной из тех непреклонных героинь народнического движения, которые погибали в ссылках за народную Русь. Но свой рассказ Короленко создавал уже после кризиса революционного народничества, он не мог не задуматься над фактом трагической оторванности народнического поколения революционеров от народа. Героиня рассказа своей фанатической нетерпимостью и замкнутостью отделена от народной стихии, она не знает пути к сердцу народа, хотя готова ради него на все жертвы и испытания... В этом противоречии Короленко верно уловил трагедию героических одиночек, указал на историческую бесперспективность их пути, нимало не ставя под сомнение справедливость их конечных целей.

А. Волков же истолковал рассказ Короленко в том смысле, будто исторического факта, тревожившего чуткого писателя, не было и в помине. Оказывается, для Короленко "образ юной революционерки является своего рода поводом выразить общечеловеческое, отвлеченно-гуманистическое отношение к людям. Короленко симпатизирует героине за ее беззаветную преданность делу, за бескорыстное служение народу, но осуждает за якобы (?!) "сектантскую ограниченность". Писатель порицает непримиримо-враждебное отношение девушки к сопровождавшему ее жандарму - отсталому, темному человеку, который проявляет к ней жалость, пытается поговорить с ней по человечески" (стр. 54).

"Такой примиряющий гуманизм был никак не свойственен Горькому", - заключает А. Волков.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине, т. I, M. 1956, стр. 29 - 30.



стр. 53


--------------------------------------------------------------------------------

Итак, позиция Короленко - это позиция слезливого гуманиста, "примиряющего" революционера и жандарма... Как это ни парадоксально, но в оценке взаимоотношений героев рассказа исследователь стоит на точке зрения той самой "чудной", слабость позиции которой была ясна уже Короленко.

Затронутый вопрос имеет и другую важную сторону. Наследование и развитие традиций далеко не всегда происходит по "прямой" линии. Этот процесс включает в себя и момент спора, резкой, а порой и непримиримой полемики. Достаточно вспомнить отношение Горького к Достоевскому. Факт многолетней полемики Горького с Достоевским свидетельствует, однако, не только о непримиримости их идейных позиций. Он говорит и об огромной силе воздействия предшественника, о том, что тот прикасался к самым острым и больным вопросам, продолжавшим мучить и Горького, настойчиво ставил эти вопросы, хотя нередко отвечал на них с реакционных позиций. В некоторых же работах отношение писателей представлено в виде заурядной проработки одного классика другим, подлинная сложность проблемы совершенно снимается.

"Мучительной раздвоенности психики героев Достоевского молодой Горький противопоставил человека цельного характера. И в этой цельности было больше широты и размаха, нежели в мнимой "широте" героев Достоевского", - пишет в уже упомянутой книге А. Волков.

Слабость такого подхода определяется тем, что самый вопрос ставится здесь абстрактно: "цельность" лучше "раздвоенности", Горький лучше Достоевского...

История критики знает и обратное суждение: "раздвоенностью глубже "цельности", Достоевский лучше Горького... При внешней противоположности выводов методология здесь одна, новейший исследователь продолжает топтаться на методологических предпосылках тех самых устаревших концепций, которые он односторонне пытается преодолеть.

Но разве не ясно, что в "раздвоенности" психики героев Достоевского с необыкновенной глубиной схвачена коренная, существенная черта определенного социально-психологического типа, человека буржуазно-индивидуалистического разорванного сознания? Это тип эпохи, в познании которого Достоевский поднялся до высот мирового искусства. Его историческая ограниченность сказалась в том, что он переносил черты этого социально-психологического типа на человеческую природу вообще, метафизически понимал коренные свойства человеческого характера.

В творчестве Горького с самых первых его шагов и кончая эпопеей "Жизнь Клима Самгина" вместе с человеком "цельного характера" представлено и огромное множество героев с разорванной, раздвоенной психикой. И здесь опыт Достоевского имел для Горького первостепенное значение.

Горький, конечно, дал иную трактовку этому типу, указал на его подлинный исторический смысл. Революционная действительность, социалистическое мировоззрение позволили Горькому увидеть и дру-

стр. 54


--------------------------------------------------------------------------------

гого - цельного героя-борца, выдвинуть новую концепцию человеческой личности, легшую в основу его реализма.

В сложности соотношений проступают и реальная связь основоположника социалистического реализма с его предшественниками и новаторское движение вперед, обусловленное новым этапом историко-литературного развития. Огрублять эту связь, сводить ее к мертвым и неподвижным "противоположностям" - значит разрывать звенья живой традиции, искажать смысл идейной полемики, возникающей в ходе развития литературы.

Односторонне отрицательное противопоставление Горького предшествующей традиции своей методологией восходит к вульгарно-социологическим концепциям литературного процесса.

Новым образчиком этого "направления" может служить книга В. Прожогина "Эстетика труда в творчестве М. Горького" (1955). О своем общем отношении к книге В. Прожогина я уже писал в статье "Трудная эстетика" ("Нева", 1955, N9), здесь же хочу коснуться этой работы по более частному поводу. Как нетрудно убедиться, говоря об отношении Горького к литературе прошлого, В. Прожогин лишь довел до логического конца те натяжки и упрощения, которыми грешили некоторые его предшественники.

Какова же цепь аргументов и рассуждений В. Прожогина? Каковы его исходные положения?

Отправным пунктом всей книги служит не высказанный прямо тезис, по которому творчество Горького признается не только абсолютным итогом художественного развития, но и универсальным мерилом творчества писателей всех эпох и всех стран.

Например, Лев Толстой... Бесспорно великий писатель, но и он, если поразмыслить, "не поднимался"...

"Даже знаменитая сцена сенокоса из романа Льва Толстого "Анна Каренина" не может вступать в сравнение с такими художественными шедеврами, как картины коллективного труда в "Фоме Гордееве", "Моих университетах", в "Деле Артамоновых" и "Жизни Клима Самгина".

В этих произведениях - подлинная поэзия труда, вернее гимн коллективному труду человека. В сцене же сенокоса Лев Толстой не столько восторгался коллективным трудом косарей, сколько - внутренними переживаниями Левина. В центре внимания художника не сам коллектив, а барин, для которого косьба скорее забава и спорт, но не труд как источник физического и духовного наслаждения, как средство социального, классового сплочения людей".

Надо отдать должное бесстрашию мысли В. Прожогина: уж если славить Горького, то не иначе как с гримасой сожаления по адресу Л. Толстого...

Ну, а Глеб Успенский? Он-то, кажется, не очень жаловал лиц барского происхождения и к мужицкому труду относился почтительно. Но у В. Прожогина и на этот счет твердое мнение: Глеб Успенский тоже "не поднимался"...

стр. 55


--------------------------------------------------------------------------------

"Описание коллективного труда мы находим и у Глеба Успенского в его очерке "Книжка чеков".

Но и это описание, как в художественном, так и в идейном отношении, значительно уступает горьковским эпическим картинам коллективного труда".

Концепция обязывает!

В. Прожогин не ограничился в своей книге сопоставлениями, так сказать, "принципиального" идейно-тематического порядка. Даже говоря о такой детали, как мастерство пейзажа, исследователь уверяет, что "... вряд ли и Тургенева можно поставить в этом отношении рядом с Горьким" (стр. 247). Даже рядом не ставить!

Уж если Л. Толстому, Г. Успенскому и Тургеневу выдано свидетельство об идейной и художественной ограниченности сравнительно с Горьким, то можно себе представить, какой прокурорский тон принят В. Прожогиным по отношению к западноевропейским классикам.

Правда, за Гете В. Прожогин признал известную заслугу, ибо он как-никак "приблизился к правильному пониманию созидательной силы человеческого труда, к философскому пониманию деяния как величайшего смысла жизни" (стр. 159).

Но, увы, не больше: "приблизился, но не достиг единственно правильного понимания деяния, как общественно-исторической практики коллектива, народа в целом, а не одиночки" (стр. 159).

Доказательством фатальной бесплодности многих попыток приблизиться к заветной черте "единственно правильного понимания" В. Прожогин избрал, в частности, творчество Э. Золя.

"Однако, - пишет В. Прожогин, - чтобы со всей наглядностью представить себе, в чем же суть революционного новаторства Горького в области эстетики, в основании которой лежит деяние, сопоставим монолог Нила с аналогичным эпизодом из произведения Э. Золя "Западня".

Логика поисков эпизода из "Западни", "аналогичного" монологу Нила, такова: поскольку Нил в одном из своих монологов признался, что он ужасно любит ковать, бить молотом по красной, бесформенной массе, постольку искать надо в... кузнице.

И вот кузнец Гуже из романа Э. Золя самым тщательным образом, с привлечением соответствующих цитат, сравнивается с горьковским Нилом. При этом В. Прожогина не остановило и то обстоятельство, что Нил, собственно, по профессии машинист, он лишь любит ковать, в то время как кузнец Гуже, естественно, этим делом и занимается.

Но лиха беда начало. "А между тем, - заключает В. Прожогин, - присмотревшись к двум этим кузнецам внимательно (машинист Нил уже превратился в кузнеца! - А. Н.), вникнув в смысл каждого слова, к которым прибегают художники для изображения своих героев, мы смело (!) отдадим предпочтение Нилу. В самом деле, что же скрывается за столь эффектным внешним описанием Гуже? Как бы мы ни старались, мы ничего не найдем такого, что было бы достойно нашего удивления и восхищения. Причем этого нет не только

стр. 56


--------------------------------------------------------------------------------

в приводимой цитате (как бы не подумали, что автор тенденциозен! - А. Н.), но и во всем образе Гуже. Можно со всей основательностью заявить, что образ Гуже в целом не выдерживает никакого сравнения с образом Нила" (стр. 261).

Итак, из двух "кузнецов" В. Прожогин "смело" отдал предпочтение Нилу, хотя кто-кто, а центральный персонаж горьковской драмы отнюдь не нуждается в подобных "подставках". При этом автор книги об эстетике Горького счел бы ниже своего достоинства найти что-нибудь стоящее "удивления и восхищения" в романе французского писателя, который, как известно, не только "не поднимался" до социалистического реализма, но и в самом реализме был не абсолютно последователен.

На этом, собственно, можно было бы и кончить разговор о книге В. Прожогина, если бы не одна маленькая, но очень выразительна" деталь, достойная особой оценки.

На первой чистой странице книги В. Прожогина начертано: "Нашему крылатому поколению - советскому юношеству посвящаю этот труд".

Встает непраздный вопрос: чему же действительно может научить наше юношество (если скромно оставить в стороне науку) книга В. Прожогина? Безмерному чванству, пренебрежению к литературе, прошлого, привычке мыслить и изъясняться плоскими общими местами. Впрочем, не стоит преувеличивать опасность: "крылатое поколение", вряд ли впадет в восторг от этого щедро дарованного ему труда...

2

Как не раз справедливо указывалось, проблема героя - это узловая проблема социалистического реализма.

Горький стал родоначальником социалистического реализма именно потому, что он создал новый в литературе тип героя, наметил концепцию социалистической личности, которая позволила писателю провести глубочайшую художественную переоценку многообразных человеческих характеров, порожденных современной ему историей. Огромная галерея горьковских героев лучше всего дает представление о масштабах выполненной им литературной задачи.

Понятно поэтому то значение, которое имеют исследования, обращенные к центральной проблеме горьковского наследия. К числу новейших работ указанного плана относится книга А. Овчаренко "О положительном герое в творчестве М. Горького" (1956). В книге объединены статьи, рассматривающие основные моменты эволюции писателя с 1892 по 1907 год, то есть от первых рассказов до классического произведения социалистического реализма - романа "Мать". Работа А. Овчаренко производит внушительное впечатление (ее объем превышает35 печатных листов), автор ввел в научное обращение немало новых, в том числе архивных материалов, по-своему подошел

стр. 57


--------------------------------------------------------------------------------

к целому ряду отдельных произведений Горького. И все же книга

A. Овчаренко оставляет чувство неудовлетворенности. Речь идет не об отдельных неудачных формулировках и частных промахах (они в работе тоже есть), но о самом главном - общей концепции, положенной в основу исследования, методе литературного анализа.

Думается, что главная слабость книги определяется прежде всего искусственной заданностью общего построения. На протяжении всей работы А. Овчаренко идет не столько от внутренней логики творческого развития Горького, сколько от довольно прямолинейной схемы. Общий тезис о пролетариате как главном герое истории механически накладывается на горьковское творчество, весь путь писателя с самых первых его шагов тем самым неизбежно превращается в иллюстрацию исходного общего положения. Такой подход толкает не только к произвольному подбору, но и к насилию над материалом.

В оценке раннего творчества Горького А. Овчаренко фактически отступил от плодотворной и исторически верной концепции, намеченной еще В. Воровским, хотя на первый взгляд может показаться, что автор пытается углубить известные положения.

Определяя общественную почву и эстетическое своеобразие творчества Горького, В. Боровский писал:

"Как тонко замечает К. Маркс, в период, когда пролетариат еще очень неразвит, а следовательно, и сам еще представляет свое положение фантастически, - фантастическое изображение будущего общества возникает из первого, полного предчувствий стремления пролетариата к совершенному преобразованию общества. Эта наклонность к фантастике - в сфере ли политического, или художественного строительства - проявляется в искусстве как наклонность к романтике. Не удивительно, что М. Горький, явившийся выразителем еще слабо дифференцированной пролетарской массы, выступил под флагом романтизма. И хотя за семнадцать лет, протекших со времен "Макара Чудры", быстрое развитие пролетариата коренным образом изменило содержание творчества М. Горького, превратив его в открытого идеолога рабочего класса, - все же налет романтизма сохранился в его поэзии и по сей день" 1.

Можно спорить, насколько точно В. Боровский оценивал природу и значение романтического элемента в горьковском творчестве, - это вопрос особый и до сих пор достаточно глубоко и ясно не разрешенный. Но бесспорной заслугой В. Воровского является развитое им и твердо вошедшее в науку положение о том, что уже раннее творчество Горького объективно выражало предчувствия и чаяния пробуждавшегося к историческому творчеству пролетариата. Но

B. Боровский очень тонко разграничил объективную и субъективную стороны вопроса, показав, что в своем раннем творчестве Горький не осознал и не мог осознать выдвинувшую его общественную силу как


--------------------------------------------------------------------------------

1 В. В. Боровский, Литературно-критические статьи, М. 1956 стр. 255 - 256.



стр. 58


--------------------------------------------------------------------------------

класс, ибо и сама эта сила не была еще достаточно развита. Уже в первой своей статье о Горьком В. Боровский обратил внимание на указанное обстоятельство:

"Итак, г. Горький не нашел или, по крайней мере, не изобразил в своих рассказах такой общественной силы, которая могла бы воплотить излюбленные им нравственные качества. Причина этого, на мой взгляд, та, что сила эта только нарождается. Из пор общества медленно, но неуклонно выделяются элементы со своеобразной психологией, с недовольством сущим, с тоской по будущему и с культом силы, необходимой для этого будущего. Такие безыменные личности проскальзывают иногда в рассказах г. Горького, но в неопределенных контурах"1.

Противоречие, подмеченное В. Воровским, составляло основной внутренний источник поступательного движения Горького как пролетарского писателя. Это противоречие было "снято" реальным ходом исторического развития, превратившего Горького в открытого идеолога и певца рабочего класса.

В противоречивых поисках реального исторического героя обнажается вся сложность эволюции Горького-художника, если иметь в виду, что романом "Матъ" завершился только первый полный цикл этой эволюции.

А. Овчаренко в своей работе обошел подлинную сложность проблемы, отвлекшись от тех качественных изменений, которые претерпел реализм Горького, начиная с первых рассказов и кончая романом "Мать".

Прежде всего, с точки зрения А. Овчаренко, уже в ранних рассказах Горького герой-пролетарий - именно как определенная историческая сила - занял если не центральное, то во всяком случае одно из ведущих мест. Для доказательства этого положения автор тщательно собрал лица пролетарского происхождения, в том числе и крайне мимолетные фигуры второстепенных горьковских рассказов, совершенно не учитывая их реального веса и значения в раннем творчестве Горького.

Не случайно из логики анализа А. Овчаренко выпали лучшие рассказы раннего Горького, которыми он, собственно, вошел в русскую и мировую литературу: "Макар Чудра", "Челкаш", "Мальва", "В степи", "На плотах", "Дед Архип и Ленька", "Супруги Орловы" и другие. Между тем эти рассказы, в которых было бы наивно искать героя-пролетария как такового, имеют самое прямое отношение к реальной проблеме нового литературного героя, волновавшей Горького. И дело здесь, конечно, не в застывшем критерии "положительности". Подъем чувства личности, драматизм противоречий индивидуального и сословного, бурный протест против гнетущей силы обстоятельств - вот вопросы, которые заново решает Горький в поисках своего героя.


--------------------------------------------------------------------------------

1 В. В. Боровский, Литературно-критические статьи, М. 1956, стр. 67.



стр. 59


--------------------------------------------------------------------------------

В книге же А. Овчаренко оказались не только смещенными внутренние соотношения горьковского творчества, но и допущено одностороннее толкование смысла некоторых фактов. Уже давно, например, исследователи обращали внимание на образ рассказчика в ранних горьковских произведениях. Это важный структурный образ, ее только способствующий определенной художественной организации рассказов Горького, но и действующее лицо, имеющее известное самостоятельное значение. Впоследствии Горький так определял своеобразие своей позиции автора-рассказчика: "Пользовался преимущественно материалом автобиографическим, но ставил себя в позицию свидетеля событий, избегая выдвигаться как сила действующая, дабы не мешать самому себе, рассказчику о жизни. Это не значит, что я боялся внести в изображаемую действительность нечто "от себя" - ту "выдумку", о которой говорил И. С. Тургенев и без которой - нет искусства" (т. 26, стр. 223).

Рассказчик является активным действующим лицом в таких произведениях, как "Емельян Пиляй", "Коновалов", "Мой спутник" и многие другие.

В историко-литературной перспективе позиция Горького-рассказчика преемственно связана с авторской позицией Г. Успенского, Летвитова, Короленко. На особое значение Короленко в этом отношении указывал сам Горький.

Позиция Короленко-рассказчика - это обычно позиция пытливого и вдумчивого наблюдателя, необычайно чуткого к социальной несправедливости русского интеллигента-демократа ("книжного человека", как назвал сам себя автор в рассказе "Река играет"), человека, настойчиво и неуклонно ищущего путь к народу, остро переживающего трагический разрыв между ним и лучшими людьми своего круга и делающего все, чтобы ликвидировать или уменьшить этот разрыв.

Подобное ощущение отдаленности интеллигенции от народа отчасти было не чуждо даже Горькому (оно легло в основу целой горьковской темы "детей солнца"). Но Горький больше, чем кто бы то ни было, имел основания говорить непосредственно от лица народа, от тех низов, среди которых он проходил свои первые "университеты" и из которых силой своего таланта долгим и трудным путем пробился к вершинам передовой человеческой мысли и культуры. Отсюда естественность интонации автора, нередко говорящего за своих героев, додумывающего до конца их мысли, порой как бы непосредственно сливающегося с ними, проникающего в тайное тайных их души.

Какой же общественный смысл имеет образ рассказчика в ранних произведениях Горького? А. Овчаренко ответил на этот вопрос в специальной статье с полной определенностью:

"Образ рассказчика - оригинальный художественный образ ищущего и познающего себя пролетария".

И дальше:

"В образе Максима первых рассказов нашли, таким образом, выражение искания русского пролетария в ту пору его жизни, когда

стр. 60


--------------------------------------------------------------------------------

его сознание еще отставало от его пролетарского положения, когда он только-только начинал тянуться к исторической самодеятельности, еще не освободился от влияния разных учений, созданных для оправдания существующего строя" (стр. 167).

Думается, что А. Овчаренко не прав в своих социологических выводах, - им противоречит творчество и реальная биография Горького.

Целый ряд ранних рассказов, - такие, как "На соли", "Мой спутник", "Коновалов" и другие, - подтверждает, что автобиографический герой-рассказчик во взаимоотношении с людьми народной массы выступает прежде всего как интеллектуальное начало - носитель знаний, общественно-социальных и художественных. Достаточно вспомнить чтение исторических и художественных произведений, которыми рассказчик так потряс неграмотного Коновалова.

В рассказе "Однажды осенью" рассказчик не без иронии вспоминает о том времени, когда он, не имея крова и куска хлеба, нуждаясь в самой обыкновенной человеческой ласке, "был серьезно озабочен судьбами человечества, мечтал о реорганизации социального строя, о политических переворотах, читал разные дьявольски мудрые книги, глубина мысли которых, наверное, недосягаема была даже для авторов их..., всячески старался приготовить из себя "крупную активную силу" (т. I, стр. 478 - 479).

В пути автобиографического героя горьковских рассказов отразились сложные, тяжелые, нередко трагические моменты становления личности нового поколения демократической и социалистической интеллигенции. Особенно отчетливо это качество рассказчика проявилось в рассказе "Мой спутник".

Касаясь основной темы рассказа, Горький уже в советские годы писал: "Тревожное ощущение духовной оторванности интеллигенции- как разумного начала - от народной стихии всю жизнь более или менее настойчиво преследовало меня. В литературной работе моей я неоднократно касался этой темы, ею вызваны рассказы "Мой спутник" и другие. Постепенно это ощущение перерождалось в предчувствие катастрофы. В 1905 году, сидя в Петропавловской крепости, я пытался разработать эту же тему в неудачной пьесе "Дети солнца". Если разрыв воли и разума является тяжкой драмой жизни индивидуума, - в жизни народа этот разрыв - трагедия" (т. 15, стр. 81).

Сопоставление автобиографического образа Максима и его "спутника" Шакро, в котором воплощена мещанская стихия, таит в себе глубокий смысл. Рассказчик несет собой возвышенные идеалы, мысль о будущих социальных переворотах, и в то же время он все нагляднее, предметнее, на простейших фактах жизни убеждается, как трудно этим идеалам пробиться сквозь окаменевшие предрассудки мещанского миропонимания. Практика и взгляды "спутника" убеждают рассказчика в том, что общие отвлеченные понятия о добре, справедливости, законности, человечности как бы ни были они разумны, сами по себе еще не в состоянии изменить облик человека-мещанина, имя которому легион.

стр. 61


--------------------------------------------------------------------------------

В рассказе Горького вместе с тем выражена мысль о неодолимости новых сил жизни, о красоте и величии подвига "передовых", поднявшихся на самом высоком гребне волны народного протеста.

Автобиографический герой горьковских рассказов идет по пути преодоления разрыва "воли и разума", он сначала нащупывает этот путь, сопротивляясь консервативной среде, а затем находит его в активном вмешательстве в жизнь, в борьбе за ее революционное переустройство. Автобиографический герой, как и сам писатель, тернистой тропой очень нелегких идейных исканий пришел к пролетариату, встал на точку зрения рабочего класса. Это был закономерный путь лучших представителей социалистической интеллигенции. В автобиографической трилогии Горького, где образ "рассказчика" получил свое классическое завершение, со всей силой горьковского реализма и показано пробуждение мысли, формирование сознания будущего писателя.

Горький шел в первых рядах революционной интеллигенции, и то обстоятельство, что он на собственном жизненном опыте испытал весь ужас мещанского быта ("Детство"), всю тяжесть подневольного труда на хозяина ("В людях"), ничуть не меняет и не колеблет этого бесспорного факта. История исканий героя-рассказчика ранних горьковских произведений - это целый университет жизненного опыта, предыстория духовного формирования человека, призванного влиять своим словом на других, на массу.

А. Овчаренко, увлекшись схемой положительного героя-пролетария, "просмотрел" историческую роль революционной интеллигенции в пробуждении сознания пролетарской массы, - отсюда и непонимание подлинного смысла автобиографического образа "рассказчика" в раннем творчестве Горького.

Едва ли можно согласиться также с А. Овчаренко, когда он пьесу Горького "Мещане" прямо называет "...пьесой из жизни русского рабочего класса" (стр. 199). Если следовать логике А. Овчаренко, то можно подумать, что Горький дал крайне неподходящее заглавие своей первой пьесе.

Ведь в "Мещанах" Нил и близкие ему герои порывают с домом и средой Бессеменовых, предвосхищая тем самым надвигающийся исторический конфликт большого общественного плана. При смещении акцентов, допущенном А. Овчаренко, перечеркивается специфика горьковской драмы, построенной на непримиримом столкновении пролетария Нила с враждебной ему мещанской средой, снижается значение конкретного исторического фона, на котором завязывается борьба.

Излишне социологизированный, обнаженно логический подход отрицательно сказался и на конкретном анализе отдельных произведений. Что может дать читателю такое, например, переложение на язык прозы всем известных романтических созданий Горького:

"Сокол в рассказе "В Черноморье" и Сокол в "Песне о Соколе" - это один и тот же герой, изображенный на разных исторических эта-

стр. 62


--------------------------------------------------------------------------------

пах. Сокол из второй редакции сильнее презирает мир мещан, он стал борцом за свободу, видящим счастье в борьбе и знающим ему цену. Он заставляет волны петь неустанно песню для множества смелых сердец о "безумстве храбрых" и непрестанно зажигать их великой "жаждой свободы, света". Небо привлекает Сокола как место битвы" {стр. 276 - 277) и т. д.

Или в другом месте:

"Буревестник - бесстрашный борец. В буре он видит счастье. Он уверен в победе...

...Буревестник не довольствуется мгновением, как, например, герой рассказа "Мгновение" (1900)".

(Следует сравнение с реальным героем-повстанцем одного из рассказов Короленко, - конечно, не в пользу последнего.)

"Радуясь, что буря все усиливается, Буревестник и сквозь тучи видит солнце..." (стр. 278 - 279) и т. п.

Такое прямолинейное и рационалистическое восприятие вещи совершенно убивает ее истинный поэтический пафос. "Песня о Буревестнике" Горького - это романтическая аллегория, поэма-символ. Главное здесь - высочайшее эмоциональное напряжение, героический пафос, обобщенный смысл. Именно эти грани содержания необходимо передать при анализе.

3

В статье "О формализме" (1936) Горький справедливо заметил, что "точные определения - дело весьма трудное, если не брать определения эти в их историческом развитии" (т. 27, стр. 524). Эту мысль особенно важно иметь в виду, когда речь идет о социалистическом реализме. Всякое развитие заключает в себе специфические противоречия. Противоречивым был и путь Горького-художника. Это касается не только тех моментов его эволюции, когда он допускал прямые философские или политические ошибки ("богостроительство", публицистика в "Новой жизни" 1917 - 1918 годов). В противоречивых исканиях складывался и художественный метод и эстетика Горького. Уже в советские годы Горький так отзывался о начале своего пути:

"Я писал различные весьма сумбурные вещи: "Читатель", "О писателе, который зазнался", "О чорте", - писал очень много, а еще больше рвал и сжигал в печке. Известно, что в конце концов я нашел какую-то свою тропу" (т. 25, стр. 352).

В чем же реально заключалась сложность поисков "своей тропы", если мы подойдем к исканиям Горького со стороны утверждения его художественного метода? На этот вопрос дано уже немало ответов, высказано немало интересных мыслей, но окончательное слово еще не сказано, если в подобных вопросах вообще возможны окончательные слова. В работе В. Борщукова "У истоков социалистического реализма" (в сборнике "Статьи о Горьком", Гослитиздат, М. 1957) сделана попытка проследить формирование художественного метода писателя

стр. 63


--------------------------------------------------------------------------------

в прямой зависимости от его мировоззрения. Эту исходную посылку автор сформулировал в начале своей статьи о Горьком:

"Становление метода социалистического реализма в его творчестве совершалось в органическом единстве с развитием его мировоззрения. По мере осознания Горьким сущности социалистического идеала и пути его осуществления, по мере того как он находил в самой жизни реальные силы, способные бороться за этот идеал, он вырабатывал и новый метод в искусстве - метод правдивого изображения действительности в ее революционном развитии" (стр. 90 - 91). Сама постановка вопроса о зависимости метода от мировоззрения плодотворна и никаких возражений вызвать не может.

В статье В. Борщукова как раз привлекает стремление вновь взяться за "проклятые" вопросы, на которых уже не раз ломали копья исследователи Горького. В. Борщуков не закрывает глаза на трудности, о которых авторы некоторых последних работ о Горьком предпочитали не говорить. Но, к сожалению, в статье самого В. Борщукова трудные вопросы порой разрешаются упрощенными приемами.

"Органическое единство" художественного метода и мировоззрения на практике оказывается сложным, подвижным, внутренне противоречивым, оно таит в себе возможности кризисов. Именно эту вторую и наиболее сложную сторону вопроса не всегда учитывает в своей работе В. Борщуков. В результате путь Горького к социалистическому реализму оказался сведенным к плоской эволюции, представлен в виде прямолинейного движения от одной усвоенной абстрактной истины к другой.

Создается впечатление, что мировоззрение Горького - это "не целостное (и своеобразное!) представление художника о мире, о человеке, о цели жизни, а некая сумма социологических истин, которые могут быть "ясны" или "неясны". Так, если проследить за ходом рассуждений автора, то окажется, что в 90-х годах прошлого века молодой Горький "еще не понимал ясно, какими путями рабочий класс достигнет социалистической сознательности, обнаружит пролетарскую солидарность, вовлечет в борьбу с царизмом широкие народные массы";

"...Горькому не была тогда понятна ленинская идея о крестьянстве как верном союзнике рабочего класса в демократической революции" (стр. 92);

"...в девяностые годы Горький еще не представлял себе двух этапов революции, органическую связь между демократическим и социалистическим переворотом в России" (стр. 122);

"...в девяностые годы он еще не мог понять, что только через социалистическую революцию и установление диктатуры пролетариата возможно осуществление социалистического идеала" (стр. 128);

"...Горький не понимал тогда политического значения борьбы с религией, с различными идеалистическими направлениями в буржуазной философии" (стр. 107) и т. д.

Число такого рода утверждений в статье можно было бы умножить, но это ни на шаг не продвинуло бы нас в решении вопроса

стр. 64


--------------------------------------------------------------------------------

о конкретном характере мировоззрения Горького-художника 90-х годов, не раскрыло бы перед нами тех реальных общественно-эстетических проблем1, которые вставали перед Горьким.

В схеме развития социалистического мировоззрения Горького, предложенной В. Борщуковым, можно было бы условно выделить две крайние точки: исходная (начало 90-х годов) приравнивается почти что к нулю; конечная (роман "Мать") - достигает почти что вершин. При таком подходе на долю ранних произведений Горького, по логике вещей, приходятся особенно неутешительные выводы. От неясности социалистических взглядов писателя В. Борщуков делает прямые умозаключения о бесперспективности, тупике, в который попадают герои ранних произведений Горького. Такова, например, судьба деда Архипа и Леньки в одноименном горьковском рассказе.

"Оба героя, как известно, гибнут, - пишет В. Борщуков. - Нетрудно заметить, что симпатии Горького - на стороне Леньки, в душе которого назревал глухой протест против унизительной и жалкой зависимости человека от милости сытых. Думается, что и гибель Леньки не случайна в рассказе. Помимо того, что Ленька оказался в безвыходной обстановке, сам писатель, глубоко сочувствуя своему герою и разделяя его отношение к жизни, еще не видит реального выхода, реального пути, который мог бы привести к осознанной борьбе против господства сытых" (стр. 92 - 93).

Но зачем же делать столь широкие выводы по такому частному поводу? В произведениях Горького гибнет не только одиннадцатилетний Ленька, гибнет Коновалов, попадает в тюрьму Семага, спивается и сходит с круга беспокойный Гришка Орлов, умирает от чахотки учитель в "Бывших людях", кончает самоубийством Актер в пьесе "На дне". И неужели все это потому, что Горький еще "не уяснил" себе сущность социалистического идеала, не видел реального пути? Герои Горького гибли потому, что такова была жизнь, и наивно было бы уподоблять взгляды Горького на жизнь представлениям даже такого вдумчивого мальчика, как Ленька.

Расплывчатость социалистических взглядов Горького, как действительно характерная черта его мировоззрения 90-х годов, отнюдь не исключала определенного авторского отношения к действительности.

Конечно, это отношение менялось и углублялось, но и в то время, когда только началась сознательная жизнь Горького-писателя, оно, это отношение к действительности, отнюдь не было таким беспомощно-ограниченным, как это может показаться из некоторых утверждений В. Борщукова. Автор статьи "У истоков социалистического реализма" сходит с исторической точки зрения на вещи, когда утверждает, что горьковский романтизм, изменяясь вместе с действительностью, "...из неопределенного по содержанию и цветистого по форме... постепенно становился составной частью реализма нового типа. С этой точки зрения Нил более романтичен, чем Данко, а Павел Власов - чем Нил..." (стр. 94).

стр. 65


--------------------------------------------------------------------------------

Да, романтизм Горького претерпел серьезную внутреннюю эволюцию вместе с развитием писателя.

В. Борщуков считает, что в исходной своей точке (которая соответствует неосознанности социалистического идеала и путей борьбы) этот романтизм был "неопределенным по содержанию и цветистым по форме". Но чем же в таком случае объяснить то громадное впечатление, которое произвел Горький на русскую публику еще в 90-е годы именно романтическими своими вещами?

Напротив, одна из замечательных особенностей развития горьковского таланта - чрезвычайно раннее созревание художественной индивидуальности, интенсивное проявление внутренней силы и пафоса дарования. В самой повышенной эмоциональности, яркости, "цветистости" стиля, в несдержанности формы горьковских рассказов и проявился совершенно неповторимый, а в некоторых отношениях и непревзойденный момент формирования художника, громко, во весь голос, возвестившего о мечте и чаяниях своего класса.

Молодой Горький в известной мере стихийно нащупывал принципы реализма нового типа, и в этом смысле кристаллизация его художественного метода на первых порах опережала формирование целостной философско-мировоззренческой концепции. Характерно, что в 1897 году, отвечая на предложение А. Волынского написать статью, Горький откровенно признался:

"Мне трудно рассказать Вам, почему именно не могу я, но я чувствую, что не могу принять его (предложение - А. Н.), и знаю, что если я буду рассуждать о жизни - у меня выйдет сплошная путаница"1. Этот мотив настойчиво повторяется в ряде писем к Чехову и к другим адресатам.

"Мои "взгляды" на ход жизни развивались медленно и трудно..." - отмечал Горький (т. 25, стр. 345).

Чем шире охватывал писатель в своих произведениях противоречия русской жизни, чем богаче и многосторонней становилась нарисованная в его очерках и рассказах картина действительности, тем глубже он переживал отсутствие стройности и завершенности в системе своих представлений о жизни. Поэтому нет ничего удивительного, что именно к концу 90-х годов, когда Горький становился литературной величиной первостепенного значения, внутренняя неудовлетворенность писателя достигла особой остроты и силы.

Кризисный момент развития Горького-художника отразился на целом ряде его произведений второй половины 90-х годов, он может быть установлен по многочисленным признаниям в частной переписке. Но, пожалуй, с наибольшей определенностью этот момент кризиса в мировоззрении художника проявился в рассказе "Читатель".

В письме к И. Репину Горький так объяснял смысл рассказа: "Читатель" - это я, человек в беседе с самим собой, литератором. Я, человек, недоволен собою, писателем, ибо я слишком много читал


--------------------------------------------------------------------------------

1 Архив А. М. Горького. ПГ-РЛ 9, 7/8.



стр. 66


--------------------------------------------------------------------------------

и книги ограбили мою душу. От чтения я утратил огромное количество оригинального, своего, того, что от природы свойственно мне. Ставши писателем, я начинаю убеждаться, что не свободен в мыслях моих, - как и многие другие, - что я оперирую порой над фактами и мыслями, которые вчитал в себя из чужих книг, а не пережил непосредственно сам, своим сердцем" (т. 27, стр. 100).

В предельно искреннем диалоге с самим собой Горький не столько разрешает, сколько ставит коренные вопросы художественного творчества, пытается ответить на собственные мучительные сомнения.

Вспоминая с величайшим уважением о великих мастерах-реалистах прошлого, резко нападая на современнее натуралистическое искусство, Горький утверждает за писателем право встать "над жизнью", слишком будничной и прозаичной для того, чтобы дать примеры и образцы для героического искусства.

"А если ты стоишь на одном уровне с жизнью, если ты не можешь силой воображения твоего создать образы, которых нет в жизни, но которые необходимы для поучения ее, - какая польза в твоей работе, и чем оправдаешь ты звание свое?"

Глубоко плодотворная идея о необходимости нового, небывало действенного героического искусства обоснована в "Читателе" непоследовательно, противоречиво: уловленная Горьким потребность в героическом искусстве еще не была им ясно поставлена в связь с глубинными, подспудными явлениями "будничной" жизни, как раз и вызвавшими эту потребность. Мы бы сказали теперь, что герой рассказа "Читатель" осознал всю мучительность творчества, не освещенного стройным, законченным, ясным мировоззрением. Его признания несомненно носят автобиографический характер.

Глубоко "личный" характер основных мотивов в "Читателе" был сразу же почувствован и отмечен современниками. На это указывал в своей статье Н. Михайловский, это же подтверждается оживленной перепиской Горького по поводу "Читателя" с Ф. Батюшковым, Е. Пешковой и другими. На переломное значение "Читателя" как определенной кризисной точки в развитии раннего Горького указывал Б. Бялик и другие советские исследователи. Обо всем этом приходится говорить так подробно потому, что в статье В. Борщукова "У истоков социалистического реализма" момент эволюции Горького, отмеченный рассказом "Читатель", освещен односторонне. Не учитывая фактов и доказательств предшественников, не выдвигая веских собственных аргументов, В. Борщуков объявляет рассказ "Читатель", обозначивший глубокий зигзаг в поисках "ясной мысли, охватывающей все явления жизни", очередным прозрением на пути писателя вперед и выше: "Рассказ "Читатель", над которым Горький работал несколько лет, содержит эстетическое кредо писателя конца 90-х годов. Он обозначил переход Горького от в значительной мере неосознанного выражения боевого настроения пролетариата к сознательному отражению жизни с пролетарских позиций" (стр. 127).

Заметим, что при оценке "Читателя" В. Борщуков не счел нужными

стр. 67


--------------------------------------------------------------------------------

учесть даже весьма характерное признание самого Горького, сделанное им через несколько лет после опубликования рассказа. В мае 1902 года в письме к К. П. Пятницкому Горький писал:

"Ну, знаете, какая же противная вещь этот мой "Читатель"! Ей-богу, это не я писал, это любезный сердцу моему Иван Иванович Иванов насочинял. И вообще - премного во мне сидит Иван Ивановича, черт его возьми! Обидно усмотреть в самом себе мещанина, ту язву, которая так возмущает тебя в других" (т. 28, стр. 248).

Необычайно резкая горьковская самооценка едва ли была вызвана тем, что в "Читателе", наконец, совершился переход "к сознательному отражению жизни с пролетарских позиций". Стоило ли бы в таком случае бичевать себя! Нет, Горький вспомнил о писателе Иване Ивановиче Иванове, персонаже его собственных сатирических рассказов ("О чорте", "Пузыри"), именно потому, что в непоследовательности своей позиции, характерной для "Читателя", он справедливо увидел лазейку, которой могли бы воспользоваться апологеты буржуазного искусства, стремившиеся порвать с реальностью, встать "выше" ее, заменить мир действительности миром иллюзий. А все, что могло пригодиться мещанину для убаюкивания его души, - даже непоследовательность эстетической концепции, - было ненавистно Горькому.

Таким образом, противоречивое, неравномерное развитие различных сторон художественного метода и мировоззрения Горького оказывается не случайной, а закономерной формой творческого развития писателя. Этот путь был, конечно, обусловлен не только причинами внутреннего, субъективного порядка, он отражал сложную диалектику исторического и литературного развития.

Большинство исследователей единодушны в выводе, что именно революционная эпоха 1905 - 1907 годов вызвала к жизни социалистический реализм как новое направление в истории русской и мировой литературы 1.

Среди немногочисленных теоретических работ о Горьком как основоположнике социалистического реализма заметно выделяется книга Б. Бурсова "Роман М. Горького "Мать" и вопросы социалистического реализма" (1955), по достоинству уже оцененная критикой. В своем втором, расширенном и переработанном издании книга Б. Бурсова пополнилась многими новыми ценными наблюдениями и выводами.


--------------------------------------------------------------------------------

1 Появились работы, именно под таким углом зрения оценивающие горьковское творчество этих лет. Здесь следует отметить книгу И. Новича "М. Горький в эпоху первой русской революции" (1955), дающую живую картину всего потока горьковского творчества на протяжении нескольких решающих, переломных лет в истории России. Охват всех жанров, в которых работал Горький в бурные революционные годы, позволил И. Новичу установить принципиальное единство многообразных художественных устремлений писателя. Тем самым и общий вопрос об особенностях формирования социалистического реализма в творчестве Горького поставлен автором на более широкую основу, чем раньше.

Выпущенный недавно Институтом мировой литературы имени А. М. Горького Академии наук СССР сборник "М. Горький в эпоху революции 1905 - 1907 года" (1957) вводит в научный оборот много новых ценных материалов и документов, свидетель-



стр. 68


--------------------------------------------------------------------------------

В работе Б. Бурсова привлекает прежде всего широта историко-литературного и общественного фона, многообразие связей и сопоставлений, в которых оценивается горьковский роман.

Говоря о романе "Мать" как типе романа социалистического реализма, автор стремится установить общие особенности нового метода, в том числе характерные структурные принципы - композиции, сюжета, построения характеров, сохраняющие свою силу на всем пути развития советской литературы.

Не стоит доказывать принципиальную важность проблемы, поставленной Б. Бурсовым. Но ее решение в книге по ряду пунктов представляется спорным, причем именно в конечных выводах.

При умозаключениях от конкретных особенностей отдельного произведения, пусть даже такого масштаба, как "Мать", к общим принципам художественного метода литературы в целом всегда возникает известная опасность абсолютизации определенной художественной структуры, превращения индивидуального решения в общий принцип. Возникает и опасность другого рода - слишком общих, универсальных определений, стирающих то специфически новое, что вносит отдельное произведение в развитие художественного метода как такового. Насколько реальна эта опасность, свидетельствуют такие заключительные суждения Б. Бурсова:

"В настоящей работе речь шла именно об этих общих принципах социалистического реализма, впервые нашедших выражение в романе Горького "Мать" и сохраняющих всю свою силу и в наши дни. Бесспорно, что и для произведений советской литературы определяющим принципом композиции является принцип, позволяющий изображать нашу действительность во всем ее многообразии с выделением ее ведущих тенденций; определяющим принципом сюжета служит принцип, с помощью которого раскрывается нераздельная слитность судьбы советского человека с общим делом построения коммунистического общества; определяющим принципом построения характеров остается принцип изображения их в развитии, обусловленном развитием самой нашей социалистической действительности" (стр. 218).


--------------------------------------------------------------------------------

ствующих о теснейших личных связях писателя с революционным движением, о его участии в героической работе ленинской партии.

Содержательны здесь исследования В. Орловой ("М. Горький - участник первой русской революции" и "К вопросу об участии Горького в большевистской прессе 1905 года"), статьи В. Максимовой, Ю. Макаровой ("Об участии Горького в издании большевистской газеты "Вперед"), 3. Карасик ("М. Горький и сатирические журналы "Жупел" и "Адская почта"), а также сообщение С. Бродской о деятельности Горького в Америке (по материалам американской печати).

Особую группу составляют статьи сборника, показывающие, как отразились события первой русской революции в публицистике и художественных произведениях Горького (работы Б. Михайловского, А. Тарараева, А. Овчаренко, С. Елизарова). Анализ этой стороны вопроса наглядно убеждает в том, что эпоха революции 1905 - 1907 годов явилась не только важнейшей фазой созревания социалистических взглядов и творческого метода Горького. События и уроки революции на протяжении всей жизни писателя служили неисчерпаемым источником творчества.



стр. 69


--------------------------------------------------------------------------------

Но разве принцип, позволяющий изображать действительность "во всем ее многообразии с выделением ее ведущих тенденций", характерен только для социалистического реализма? В этом ли новизна композиционной структуры произведений нового художественного метода?

Стоит поставить в ряд такие произведения, как "Жизнь Клима Самгина" Горького, исторический роман А. Толстого "Петр Первый", "Тихий Дон" М. Шолохова, "Падение Парижа" И. Эренбурга и, скажем, сатирические романы И. Ильфа и Е. Петрова, чтобы убедиться, насколько различен в них определяющий принцип сюжета. В каждом отдельном случае он обусловлен своеобразием замысла, жанра, историческим и национальным характером материала, положенного в основу произведения. Следовательно, сюжетный принцип, устанавливающий связь советского человека с делом построения коммунистического общества, намеченный еще в романе "Мать", далеко не исчерпывает и не определяет всех возможностей сюжетного построения в литературе социалистического реализма. Этот принцип, следовательно, не может служить общей сюжетной нормой нового художественного метода.

Наконец изображение характеров в их развитии, обусловленном развитием самой действительности, также имело место в литературе задолго до появления на свет социалистического реализма.

Конкретный анализ и конкретные историко-литературные обобщения в книге Б. Бурсова значительно богаче и содержательнее нормативных конечных выводов.

Думается, что общие особенности метода социалистического реализма следует искать не столько в отдельных элементах художественной структуры, сколько в новом типе историзма, народности, гуманизма социалистического искусства1. Новизна структурных элементов здесь является производной, их конкретные формы бесконечно многообразными.


--------------------------------------------------------------------------------

1 В некоторых работах новизна содержания романа "Мать" трактуется слишком обще и односторонне, из поля зрения исчезает художественное содержание как таковое. Отчасти такая трактовка проявилась в книге С. Касторского "Статьи о Горьком" (1955), также изданной вторым переработанным и дополненным изданием. Работы С. Касторского, в частности его многочисленные исследования романа "Мать", всегда привлекали обилием и новизной фактического материала, пристальным вниманием к конкретной творческой истории произведения. Тем более досадными кажутся упущения общеэстетического порядка. В своей статье "Мать" М. Горького - произведение социалистического реализма", включенной в книгу, С. Касторский дает такое общее определение содержания горьковского романа: "Содержание книги - революционная борьба пролетариата в союзе с крестьянством против самодержавия и капитализма". Содержание реально-исторического процесса здесь механически отождествлено с художественным содержанием произведения.

В итоге все книги, отразившие данный процесс, с необходимостью надо будет признать произведениями одного и того же содержания. Этот вывод совершенно неизбежен, если подходить к произведению искусства без учета его специфики, без учета того особенного, что познает художник в общем историческом процессе, который может стать предметом анализа и экономиста, и философа, и социолога.



стр. 70


--------------------------------------------------------------------------------

4

Горькому-писателю нелегко дались поиски своей тропы, но эту тропу он нашел не только для себя. Творчество Горького проложило путь всему социалистическому искусству. Изучение советской литературы немыслимо без учета многостороннего и глубокого воздействия на литературный процесс Горького-художника, теоретика, критика, воспитателя и организатора литературных кадров.

Но Горький был не только основоположником советской литературы - он был ее живым участником; он не только мудро и заботливо учил советских писателей, но внимательно и упорно учился, осваивая новаторский опыт искусства социалистического общества.

Сам Горький со всей серьезностью осуждал проявлявшиеся уже при его жизни попытки канонизировать, поставить его как писателя над литературой и литераторами. В своей речи на Первом Всесоюзном съезде писателей он с предельной ясностью выразил мысль, что каждого писателя, какого бы масштаба он ни был, рождает и формирует эпоха, то общее литературное движение, участником которого он является. Предупреждение Горького, весьма своевременное для своих дней, не утратило своей остроты и сегодня. В многочисленных работах, выясняющих место Горького в советской литературе и его отношение к советским писателям, общие "измерительные эпитеты" нередко подменяют конкретный анализ реальных литературных связей и соотношений. Уже после опубликования ряда удачных исследований, показавших, что тема "Горький и советская литература" может плодотворно решаться под самыми различными углами зрения появились работы, способные лишь скомпрометировать эту большую тему.

Особенно характерна в этом отношении статья Ю. Пухова "М. Горький и Ф. Гладков", помещенная в известном сборнике "Вопросы советской литературы" (1956, N 3). Тема статьи Ю. Пухова совершенно реальна, ибо преемственный характер творчества Ф. Гладкова по отношению к творчеству Горького более чем очевиден; этот факт уже неоднократно привлекал к себе внимание исследователей, он подтвержден и подчеркнут многочисленными высказываниями самого Ф. Гладкова. Весь вопрос в том, как подойти к анализу известной историко-литературной проблемы. В статье Ю. Пухова настораживает уже исходная посылка, самый методологический принцип, определяющий направление исследования.

"Выявление горьковских традиций, на которые опирается писатель при отражении нового жизненного материала, выявление особенностей горьковской проблематики, горьковских типов и принципов художественного отражения действительности, воспринятых и развитых


--------------------------------------------------------------------------------

1 См. Е. Тагер, "Горький и проблемы советской литературы", в сборнике статей "Проблемы социалистического реализма" ("Советский писатель", М. 1949); А. Бушмин, "М. Горький и А. Фадеев ("Разгром" в свете горьковской традиции)", в книге "М. Горький. Материалы и исследования" (т. IV. АН СССР, Л. 1951); Б. Костелянец, "Горький и Макаренко" ("Звезда", 1954, N 6).



стр. 71


--------------------------------------------------------------------------------

Гладковым, дают возможность глубже оценить его творчество и вместе с тем полнее показать значение Горького как родоначальника советской литературы" (стр. 381). Так, с самого начала Ю. Пухов выдвигает тезис, по которому отношения писателей берутся в отвлеченно-литературной зависимости, а не как живая связь объективно и самостоятельно существующих историко-литературных явлений. При таком подходе творчество Ф. Гладкова оказывается всего лишь более или менее удачной трансформацией горьковской проблематики, горьковских типов, горьковских принципов художественного отражения действительности.

Ю. Пухов приводит свидетельство самого Ф. Гладкова, что он, как писатель, начинал свой путь "рабским подражанием Горькому". Этот факт литературного ученичества, конечно, должен быть отмечен; следы непосредственного художественного влияния Горького (вообще нередко встречающиеся у Гладкова) являются свидетельством определенной школы. Но сами по себе они еще не говорят о реальном развитии традиции и потому не могут быть предметом восторгов и восклицаний.

Реальное развитие традиции начинается там, где проявляется творческая самостоятельность и самобытность. С этой точки зрения новаторский роман Ф. Гладкова "Цемент" является одним из наиболее значительных и важных моментов в развитии направления, намеченного в литературе Горьким. Анализу романа "Цемент" Ю. Пухов как раз и уделяет основное внимание в своей работе. Но, увы, чем усердней автор ищет следы горьковского воздействия, тем плачевней выглядит авторский тезис о новаторском характере романа Ф. Гладкова. Дело в том, что "ищет" Ю. Пухов совсем не там, где скрыта истина. Так, если верить автору, "символический образ цемента встречается в раннем творчестве Горького. Этот образ Горький использует в рассказе "Коновалов", выражая через него мысль о том, что труд рабочих - это основа жизни общества, что трудом создаются все ценности на земле...

...Используя образ цемента, Гладков переосмысляет его, вкладывая в него новое содержание" (стр. 399).

Действительно, Горький употребил в метафорическом значении слово "цемент" в рассказе "Коновалов". Но этим, во-первых, он еще отнюдь не создал "символический образ цемента", а во-вторых, Ф. Гладков в 1925 году имел гораздо более непосредственные источники для создания заглавия - образа своего романа, чем мимолетное слово в раннем горьковском рассказе.

Не удовольствовавшись установленным фактом зависимости символического образа "цемента" от Горького, Ю. Пухов последовательно перенес черты горьковского стиля на самые дробные элементы поэтики романа Ф. Гладкова. Принадлежащее автору "Цемента" изображение "трудового энтузиазма и напряжения рабочих масс",оказывается,"многими чертами напоминает картины трудовых процессов, нарисованных Горьким в "Челкаше", "Коновалове", "Фоме Гордееве", "Сказках об Италии", "Моих университетах" (стр. 403). Если при всем сходстве кар-

стр. 72


--------------------------------------------------------------------------------

тины труда в "Цементе" с горьковскими произведениями Ю. Пухов готов признать и "глубокое отличие", то всего лишь в пределах общего противоположения труда радостного и свободного - труду подневольному. Следя за рассуждениями автора, мы узнаем, что даже речь главного героя романа Глеба Чумалова "своим пафосом очень близка к статьям Горького "За работу!", "Путь к счастью", "Первое мая", написанным в 1920 году". И если Глеб Чумалов "тесно связан с горьковскими образами рабочих-революционеров", то, конечно же, "в создании характера Даши Чумаловой Гладков опирался на принципы изображения женщины-революционерки из рабочей среды, разработанные в творчестве Горького". Едва ли кто-нибудь сможет возразить Ю. Пухову, что все революционеры так или иначе относились к числу мужчин или женщин, - мы не знали только, что для каждого пола Горький разрабатывал специальные "принципы изображения". В судьбе Даши Чумаловой, той самой Даши, которая вызывала страстные споры у читателей 20-х годов новизной и необычностью своего отношения к жизни, Ю. Пухов усмотрел лишь очередной вариант судьбы Ниловны из романа Горького "Мать", ибо "в образе Даши Чумаловой, как и в горьковском образе Ниловны, реалистически, правдиво отражается процесс развития революционного, социалистического сознания в самых широких слоях трудящихся" (стр. 411). Ни историческая дистанция характеров, ни их глубокое художественное и психологическое своеобразие не интересуют Ю. Пухова. Была бы лишь найдена универсально широкая формула, под которую можно подставить любой характер, лишь бы он был "женский" и "революционный". Число совпадений и аналогий с Горьким, отысканных автором в романе Ф. Гладкова, принимает фантастический характер.

Между тем сам Горький настойчиво подчеркивал, что лучшие образцы прозы 20-х годов несли на себе неповторимые черты времени, что они обозначили новую ступень развития литературы в целом. В недавно опубликованном письме к И. М. Касаткину от 16 февраля 1926 года Горький писал:

"Русь никогда еще не переживала столь серьезных лет и литераторам пора уже понять это. Некоторые начинают понимать и пытаются создавать большие картины. "Цемент" Гладкова, "Барсуки" 'Леонова, "Кюхля" Тынянова, "Одеты камнем" Форш, "Города и годы" Федина - это уже, в разной степени, удачные начала новой русской литературы... Новая "большая" литература создается - именно к созданию ее и должны быть направлены все силы..."1

В статье П. Куприяновского "По пути Горького" ("К истории литературных отношений Д. А. Фурманова и А. М. Горького") 2 исследуется одна из страниц "большой" литературы 20-х годов. Насыщенная новыми материалами и живо написанная работа П. Куприяновского


--------------------------------------------------------------------------------

1 "Литературная газета" от 5 сентября 1957 года.

2 "Писатель-патриот". Сборник статей и материалов о творчестве Д. А. Фурманова, Ивановское книжное издательство, 1956.



стр. 73


--------------------------------------------------------------------------------

читается легко и с интересом. Но автор не смог избежать некоторых "традиционных" упрощений.

П. Куприяновский, опираясь на скупые и разрозненные факты, тщательно проследил, как входил Горький в жизнь и художественное сознание молодого Д. Фурманова в те годы, когда он еще не был автором "Чапаева" и "Мятежа". Здесь, строго придерживаясь исторических свидетельств, П. Куприяновский смог показать реальное место Горького в биографии начинающего писателя. В статье (хотя и не впервые) удачно освещена история личных отношений Д. Фурманова и Горького. Но когда П. Куприяновский пытается соотнести произведения Д. Фурманова с общей литературной программой, выдвинутой Горьким, в его работе вдруг обнаруживается неоправданная перестановка исторических фактов. П. Куприяновский отмечает, например, что Горький в своей статье "Участникам гражданской войны", в своих многочисленных выступлениях по поводу коллективного труда "История гражданской войны" и т. п. сформулировал принципы правдивого летописания героической и трагической эпохи первых лет революции.

"Эти требования, - пишет П. Куприяновский, - Горький, безусловно, предъявлял и к художественным произведениям о гражданской войне. В свете этих требований следует рассматривать и романы "Чапаев" и "Мятеж".

"По своему идейно-художественному содержанию они ("Чапаев" и "Мятеж", - А. Н. ) полностью отвечают задачам, которые ставил Горький перед произведениями о гражданской войне" (стр. 119).

"Фурманов был одним из первых советских писателей, кто запечатлел в своих произведениях "эпос творчества новых форм жизни". Что произведения отвечают основным требованиям, предъявляемым Горьким к социалистическому эпосу" (стр. 131).

Но когда Горький ставил задачу создания правдивой истории гражданской войны и когда Д. Фурманов эту задачу выполнял? Со своей статьей "Участникам гражданской войны", на которую ссылается П. Куприяновский, Горький выступил в 1931 году, когда Д. Фурманова давно уже не было в живых; к этому же примерно времени относятся и другие широко известные публичные выступления Горького о необходимости фундаментальных исследований, художественных и мемуарных сборников о гражданской войне.

П. Куприяновский, так сказать, задним числом прикладывает требования и идеи Горького к романам Д. Фурманова и торжественно провозглашает: "соответствуют".

Но не будет ли исторически более точно и справедливо требования Горького, его идеи создания "Истории гражданской войны" и героического эпоса революции рассматривать как результат и обобщение уже накопленного опыта, уже начатой историко-литературной традиции?

Сам же П. Куприяновский показывает, что еще в 1921 году Д. Фурманов вел работы по составлению истории гражданской войны, что у него в это время зрел замысел "Эпопеи гражданской войны", часть ко-

стр. 74


--------------------------------------------------------------------------------

торого и была осуществлена в романах "Чапаев" и "Мятеж". Фурманов был пионером в этой области, и его новаторские начинания соответственно должны быть оценены. Это, разумеется, относится не к одному Д. Фурманову. Сам Горький в своих выступлениях неоднократно подчеркивал, что как раз в освещении гражданской войны молодые советские писатели заложили прочную и славную традицию. Горький не стеснялся говорить, что он учится писать не только у признанных мастеров слова, но и у молодых писателей, если они открывают новые, нетронутые пласты жизни. В этом смысле мы можем говорить не только о том, что Д. Фурманов в своем творчестве опирался на огромный художественный опыт Горького, но и о том, что Горький, обобщая важнейшие стороны развития литературы, использовал, учитывал художественные открытия молодых советских писателей, в коллективные усилия которых внес свою лепту и Д. Фурманов.

Эта сторона литературных отношений Д. Фурманова и Горького, к сожалению, не получила должного освещения в статье П. Куприяновского. Еще менее удавшимися следует признать сопоставления романов Д. Фурманова с идейно-эстетическими принципами Горького. Здесь П. Куприяновский оказался вполне во власти той традиции, которая так блистательно была продемонстрирована в статье Ю. Пухова "М. Горький и Ф. Гладков". Вместо сопоставления идейно-эстетических принципов реализма Горького и Д. Фурманова разговор в статье П. Куприяновского быстро сбился на привычные аналогии конкретных ситуаций и образов. И здесь роман "Мать", раздробленный на составные части, служит автору универсальным мерилом художественной оценки. Если Ю. Пухов увидел очередной вариант судьбы горьковской Ниловны в судьбе Даши Чумаловой, то П. Куприяновский пошел еще дальше, заявив: "...нам представляется закономерным сопоставить образ Чапаева (!) не только с образом Рыбина, но и с образом Ниловны. Это сопоставление, при всем своеобразии произведений и героев Горького и Фурманова, убеждает в идейно-эстетической близости писателей друг к другу.

Через образы Ниловны и Чапаева Горький и Фурманов проводят одну и ту же мысль о возрождении человека в практике революционной борьбы" (стр. 122 - 123).

Если не искать общих нивелирующих формул, а подходить к каждому произведению, каждому образу конкретно, вдумываться в замысел писателя, то нетрудно будет убедиться, что в образах, сближенных П. Куприяновский, проводится отнюдь не одна и та же мысль.

Сопоставление самых разных произведений советской литературы с романом Горького "Мать" из частного приема научного анализа, вполне уместного в отдельных случаях, уже превратилось чуть ли не в обязательное правило, общее место ряда исследований. "Прикрепление" глубоко своеобразных вещей все к одному и тому же горьковскому роману, к одним и тем же художественным ситуациям, к одной и той же сюжетной и композиционной схеме не обогащает науку, а создает впечатление унылого однообразия, замкнутой повторяемости тем, об-

стр. 75


--------------------------------------------------------------------------------

разов, мотивов. Единство метода социалистического реализма, в истории которого роман "Мать" сыграл такую большую роль, проявляется отнюдь не в шаблонности художественных решений самых различных тем.

Бесплодные попытки внеисторического, произвольно-субъективистского рассмотрения связей Горького с советской литературой, пренебрежение творческой индивидуальностью писателя, вульгарные натяжки и другие недостатки, проявившиеся в некоторых работах, вызвали уже справедливую критику и стремление идти другим, более плодотворным путем анализа литературных явлений1.

Так, например, статья П. Громова "Горький и советская проза тридцатых годов о людях социалистического труда" привлекает стремлением проследить объективную логику развития литературы, а тем самым и реальное движение горьковской традиции.

Горький - теоретик и убежденный пропагандист темы труда органично введен в эпоху, его взгляды раскрываются как наиболее глубокое и всестороннее обобщение тех требований, которые были поставлены развитием советского общества и советской литературы в период утверждения социализма.

Особого внимания заслуживают развитые П. Громовым положения о своеобразии художественных поисков самого Горького, обратившегося в своих очерковых циклах ("По Союзу Советов", "Рассказы о героях") к темам социалистического строительства.

"История, воплощенная в характере, - так можно было бы определить горьковский принцип типизации характера в этих двух циклах", - заключает П. Громов. Исходя из этого принципа обнаженного, "открытого историзма", Горький в своих портретах и зарисовках как бы фиксировал решающие исторические моменты формирования нового человека. Советская проза 30-х годов не прошла мимо этого творческого опыта, принцип исторического повествования о современном человеке был усвоен и развит ею на более широкой художественной основе. В самом развитии прозы 30-х годов П. Громов выделил наиболее характерные моменты, своего рода "поворотные пункты" общего движения. Если в таких произведениях, как "Гидроцентраль" М. Шагинян, "Время, вперед!" В. Катаева и других романах первой половины 30-х годов сильнее выступает монументальная основа, ощущение общих исторических масштабов социалистической стройки, то в таких книгах, как "Танкер "Дербент" Ю. Кры-


--------------------------------------------------------------------------------

1 См., например, статьи: Б. Костелянец, "Горький и проблема творческой индивидуальности писателя"; Л. Плоткин, "Горький и проблема романа-эпопеи" (в сб. статей "Горький и вопросы советской литературы", "Советский писатель", Л. 1956).

Среди новейших работ, исследующих роль Горького в развитии определенных видов советской литературы, следует отметить статью К. Муратовой "Горький и советская сатира" (1919 - 1936) - "Вопросы советской литературы", изд. АН СССР, т. V, М.-Л. 1957. Не решая проблемы во всем ее объеме, статья К. Муратовой намечает тот круг вопросов, мимо которых не смогут пройти последующие исследователи этой темы.



стр. 76


--------------------------------------------------------------------------------

мова, "Люди из захолустья" А. Малышкина акцент переносился на анализ внутреннего формирования социалистической личности и коллектива в труде. И хотя пристальный анализ человеческих судеб, сплетенных с судьбами отдельных производственных коллективов, приводил к известному сужению общих масштабов, к известному ограничению монументально-исторической основы повествования, эта односторонность развития, по мысли П. Громова, была неизбежной и глубоко оправданной общими интересами движения литературы. Достижения Ю. Крымова и А. Малышкина, непосредственно опиравшихся и на опыт таких центральных произведений 30-х годов, как "Педагогическая поэма", "Как закалялась сталь", создали предпосылки для нового роста, нового движения вперед советской прозы о людях социалистического труда.

Так вопрос о развитии горьковской традиции перестает быть чисто исторической проблемой и становится актуальным вопросом современного литературного движения.

Спор о Горьком в защиту подлинной правды о социалистическом реализме, его истории, принципах - это также и спор о будущем советской литературы.

стр. 77