О 1839 года и до настоящего времени все собрания сочинений Грибоедова включают всего одну эпиграмму: "И сочиняют - врут, и переводят - врут...", направленную, по мнению исследователей, против критика М. А. Дмитриева и переводчика и водевилиста Л. И. Писарева, которые в 1824 году вели эпиграмматическую войну против Грибоедова и поэта кн. П. А. Вяземского (авторов, совместно с композитором А. Н. Верстовским, водевиля "Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом"), а в начале 1825 года - выступили на страницах московского журнала "Вестник Европы" с мелочной и резкой критикой тогда еще целиком неопубликованной комедии "Горе от ума".

Казалось невероятным, что ожесточенная эпиграмматическая и журнальная перебранка вокруг этих произведений вызвала только одну грибоедовскую эпиграмму. Отдельные строки из писем и воспоминаний современников Грибоедова позволяли предположить существование гораздо большего числа эпиграмм: на это же указывали и намеки в сохранившихся ответных эпиграммах Писарева и Дмитриева (сборник "Эпиграмма и сатира", т. I, М.-Л. 1931, стр. 202-203).

Известен рассказ декабриста Д. И. Завалишина, что Грибоедов в январе 1826 года при его аресте на Кавказе сжег среди прочих компрометирующих бумаг и кое-что из своих произведений. Завалишин вспоминает, что некоторые из стихотворений Грибоедова не уступали "в резкости пушкинским стихотворениям известного направления" (сборник "А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников", редакция Н. К. Пиксанова, примечания И. С. Зильберштейна, М. 1929, стр. 172).

Друг Грибоедова - поэт П. А. Вяземский при письме от 21 апреля 1824 года посылал в Петербург к А. И. Тургеневу какие-то не дошедшие до нас эпиграммы по поводу распродажи поодиночке в Москве рязанским помещиком Ржевским двух дюжин молодых крепостных девушек-танцовщиц, которые выступали на Итальянском театре в Москве. Вяземский писал: "Вот епиграммы Грибоедова по случаю или по поводу нашего Калмыцкого балета. ...Дай епиграммы Воейкову, чтобы пустить по рукам"1.

Как известно из воспоминаний Завалишина, Грибоедов вставлял в текст комедии свои сатиры и эпиграммы: возможно, одна из эпиграмм по поводу крепостного балета Ржевского стала частью монолога Чацкого:



...Или вон тот еще, который для затей
На крепостной балет согнал на многих фурах.
От матерей, отцов отторженных детей?!
Сам погружен умом в Зефирах и Амурах,
Заставил всю Москву дивиться их красе!
Но должников не согласил к отсрочке:
Амуры и Зефиры все
Распроданы поодиночке!!!





Пушкин писал 7 июня 1824 года из Одессы к Вяземскому: "Пришли мне эпиграмму Грибоедова. В твоей неточность; и визг такой: должно писк. Впрочем, она прелестна" (А. С. Пушкин, Полн. собр. соч. в 10-ти томах, т. 10, М.-Л. 1951, стр. 90). Эта эпиграмма также еще не найдена. Свидетельства в письмах позволили предположить, что Вяземский, вероятно, собирал эпиграммы Грибоедова и поиски их сле-


--------------------------------------------------------------------------------

1 ЦГАЛИ СССР в Москве (в дальнейшем сокращенно: ЦГАЛИ), фонд N 195, оп. I, ед. хр. 2888, листы 185 об., 134, 138, 197 об.



стр. 184


--------------------------------------------------------------------------------

дует начинать с просмотра бумаг Вяземского. Первые же розыскания дали положительные результаты: найдены сразу две грибоедовские эпиграммы!

Первая эпиграмма хранится в фонде Грибоедова, куда она попала случайно из бумаг фонда князей Вяземских. Эпиграмма записана рукой князя Петра Ивановича Шаликова (издателя в 1823 - 1833 годах московского "Дамского журнала") в письме к П. А. Вяземскому. Вот текст этого недатированного автором отрывка письма (начало письма не сохранилось).

"...Вестник и Ваше Последнее слово посылаются с просьбою не задержать последнего и с дополнением к эпиграммам Грибоедова.

ВАЖНОЕ ПРИОБРЕТЕНИЕ



Германской Музою Пиита вдохновенный,
В залог бессмертия нетленный,
От Славы имя получил:
Михаилом прежде был, а ныне Михаил"1.





И текст письма Шаликова и сообщаемая Вяземскому новая эпиграмма имеют непосредственное отношение к журнальной полемике, разгоревшейся по поводу предисловия Вяземского к им же изданной поэме Пушкина "Бахчисарайский фонтан". Спор начался с того, что критик М. А. Дмитриев в статье "Второй разговор между Классиком и Издателем "Бахчисарайского фонтана" ("Вестник Европы", 1924, март, N 5) выступил против ошибочных утверждений Вяземского о том, что поэтическое творчество Ломоносова находилось будто бы под влиянием немецкого поэта Гинтера. В своей статье Дмитриев отстаивал влияние на русскую литературу лишь более поздней немецкой литературной школы в лице таких ее представителей, как Гете, Лессинг, а также писатель и переводчик Виланд (1733 - 1813), "которого проза прекрасна, но и она не могла служить образцом для русской, ибо свойства русской чистой прозы столь же далеки от немецкой, сколь стихосложение наше близко к немецкому" ("Вестник Европы", 1824, март, N 5, стр. 25). Это преклонение перед Виландом и его идеалом поэта-мечтателя, творящего в "великолепном одиночестве", в полной изоляции от общественных интересов своего времени, Дмитриев сохранил и в более поздние годы. Дмитриев упрекнул Вяземского в незнании немецкой литературы, поэт обиделся, и началась журнальная полемика со взаимными колкостями, обвинениями в школярстве и проч.

Первая статья Дмитриева была анонимной. Вяземский в своем ответе (он отвечал в шаликовском "Дамском журнале" и сетовал на непопулярность в Петербурге этого издания) отметил анонимность статьи, как свидетельство нечестных намерений критика, и первым подписался под статьей полным именем. Тогда Дмитриев в очередном своем выступлении ("Ответ на статью "О литературных мистификациях", от 15 апреля в "Вестнике Европы", 1824, апрель, N 7, стр. 211) признался в авторстве первой статьи и также подписался полностью: Михаил Дмитриев. 15 апреля".

Подпись была выведена курсивом и поражала читателя того времени в первую очередь тем, что Дмитриев подписался европеизированной формой имени - Михаил, не Михаила, как то было принято еще со времен Михаилы Ломоносова.


--------------------------------------------------------------------------------

1 ЦГАЛИ, фонд N 136, оп. 3, ед. хр. 1, л. 1. Автограф Шаликова.



стр. 185


--------------------------------------------------------------------------------

Этот эпизод "смены" имени Дмитриевым Грибоедов поставил в зависимость от преклонения критика перед немецкой музой Виланда, высмеяв новое имя как "важное приобретение" Дмитриева. В стихотворении сопоставляются два "важных приобретения": первое - "От Славы имя получил" - намек на то, что на Дмитриева падает отблеск имени и славы его дяди - известного в то время баснописца И. И. Дмитриева; и второе - "новое" европеизированное имя Михаил.

Упрек Дмитриеву в преклонении перед германской музой неслучаен для Грибоедова. Мы знаем поэта как убежденного сторонника сохранения в русской жизни народных обычаев, русской одежды и языка. Словами Чацкого обрушивался Грибоедов на московское дворянство (к которому, кстати сказать, принадлежал и Дмитриев), забывшее "и нравы и язык, и старину святую", сменившее "величавую одежду на другую по шутовскому образцу". Мы помним, как поэт желал, "чтоб истребил господь нечистый этот дух пустого, рабского, слепого подражанья; чтоб искру заронил он в ком-нибудь с душой, кто мог бы словом и примером нас удержать, как крепкою вожжой, от жалкой тошноты по стороне чужой". В этом плане публикуемая эпиграмма имеет адрес более широкий, выводы более общие, чем простая насмешка над человеком, пожелавшем изменить написание имени.

Эпиграмма легко датируется: совершенно очевидно, что она не могла быть написана Грибоедовым ранее 15 апреля 1824 года (дата "смены" имени Дмитриевым) и позднее выхода в свет в майском номере московского "Дамского журнала" статьи Вяземского "Мое последнее слово", завершившей журнальную полемику с Дмитриевым. Эта статья Вяземского (о ней и идет речь в отрывке из письма Шаликова) была написана 23 апреля 1824 года. Письмо издателя "Дамского журнала" Шаликова несомненно писано еще до выхода статьи в свет, ибо он просит не задержать и вернуть последнее слово, то есть речь идет, очевидно, о гранках статьи. Одновременно Шаликов возвращал Вяземскому номер журнала "Вестник Европы" - скорее всего это N 8, апрель 1824 года со статьей Дмитриева, на которую и давал свой последний ответ Вяземский.

Таким образом грибоедовская эпиграмма датируется промежутком времени между 15 апреля и первыми числами мая 1824 года. В это время Грибоедов жил в Москве (в Петербург он уехал около 26 - 27 мая 1824 года).

Отмеченное в эпиграмме увлечение Дмитриева германскою музой оказалось пророческим: примерно через год в том же "Вестнике Европы" он выступил с резкой критикой "Горя от ума", чем лишь подтвердил горькие слова Чацкого: "Как с ранних лет привыкли верить мы, что нам без немцев нет спасенья". Дмитриев заявил, что "идея сей комедии не нова; она взята из "Абдеритов" нам уже известного Виланда, а Чацкий - "это Мольеров Мизантроп в мелочах и карикатуре", поразивший Дмитриева лишь своим "бранчливым патриотизмом" ("Вестник Европы", 1825, март, N 5, стр. 111 - 113).

Нет ничего удивительного, что именно Дмитриев первым выступил против сатиры на московское дворянство 1820-х годов. Вяземский рассматривал его как человека, в котором сконцентрировались все отрицательные стороны этого круга. Вяземский пишет из Москвы к А. И. Тургеневу 12 мая 1824 года: "Куда ни обернись - все Михаила Дмитриевы разных мастей, все глупцы, сплетники, подлецы"1.

Но отстаивая идею самобытности русской культуры, Грибоедов в то же время высоко ценил творения выдающихся европейских поэтов, в частности немецких поэ-


--------------------------------------------------------------------------------

1 ЦГАЛИ, ф N 195, оп. 1, ед. хр. 2888, лист 197.



стр. 186


--------------------------------------------------------------------------------

тов. В конце 1824 года в Петербурге Грибоедов работал над переводом "Фауста" Гете. В марте 1825 года в альманахе декабристов "Полярная звезда на 1825 год" появился сделанный Грибоедовым перевод отрывка из Фауста - "Пролог в театре". Сохранилось свидетельство, что он работал над переводом всей поэмы, - поэт Н. М. Языков писал из Дерпта 24 февраля 1825 года в Петербург к брату, который часто виделся с Грибоедовым и А. И. Одоевским на лекциях в кабинете Роспини: "Очень радуюсь, что Грибоедов переводит "Фауста"; желаю и надеюсь успеха, но могу сказать утвердительно, что он переведет его не для печати: я даже не знаю, какую сцену может пропустить цензура" ("Письма Н. М. Языкова к родным", СПб, 1913, стр. 156, 165, 187). Новым свидетельством работы Грибоедова над "Фаустом" служит вторая публикуемая эпиграмма на того же Дмитриева. Она обнаружена нами в том же архиве в фонде князей Вяземских (бывший Остафьевский архив). На небольшом листке бумаги характерным почерком П. А. Вяземского записаны две эпиграммы Грибоедова, первая из которых оказалась неопубликованной. Вот ее текст:

ЕПИГРАММЫ ГРИБОЕДОВА



Как распложаются журнальные побранки!
Гласит предание, что Фауст ворожил
Над банкой полною волшебных, чудных сил
И вылез черт из банки;
И будто Фаусту вложил
Он первый умысел развратный
Создать станок книгопечатный.
С тех пор, о мокрые тряпичные листы,
Вы полем сделались журналам для их браней,
Их мыслей нищеты, их скудости познаний!
Уж наложил на вас школярные персты
Михайло Дмитриев с друзьями,
Переплетясь они хвостами
То в прозе жилятся над вами1,
То усыряют их водяными стихами2.





Эпиграмма содержит довольно резкую, неодобрительную оценку какой-то журнальной полемики, несомненно связанной с именами двух приятелей "журнальных близнецов" - М. А. Дмитриева и А. И. Писарева; оба они помещали в журналах того времени (преимущественно в московском "Вестнике Европы") то водяные стишки, то статьи, неопровержимо свидетельствующие об "их мыслей нищете и скудости по-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Вяземский, мне кажется, допустил описку: следует "силятся", а не "жилятся". Слово "силятся" употреблено в ответной эпиграмме А. И. Писарева "Куда размножились Парнасские уроды, все врут, все силятся писать ни то, ни се..." Кроме того, это слово часто употреблялось в журнальной полемике с Дмитриевым по поводу предисловия к "Бахчисарайскому фонтану" Пушкина.

2 ЦГАЛИ, ф N 195, оп. 1, ед. хр. 1212, лист 1. Автограф кн. П. Н. Вяземского.



стр. 187


--------------------------------------------------------------------------------

знаний". Чтобы ответить на вопрос о времени написания эпиграммы, следует прежде всего выяснить, о каких расплодившихся побранках в журналах может идти речь.

Мы знаем, что над "Фаустом" Грибоедов работал в конце 1824 и в начале 1825 года. Первые же журнальные перебранки, задевавшие непосредственно Грибоедова, начались с марта 1825 года со статьи Дмитриева против "Горя от ума" ("Вестник Европы", N 5, март 1825 года). С мая месяца 1825 года к Дмитриеву присоединился его приятель водевилист А. И. Писарев. В защиту комедии от резких нападок "журнальных близнецов" выступили друзья и единомышленники Грибоедова: Н. А. Полевой, О. М. Сомов, В. Ф. Одоевский, С. Н. Бегичев, А. А. Бестужев-Марлинский. Ожесточенная журнальная полемика длилась до самого отъезда Грибоедова из Петербурга в Крым в конце мая 1825 года (отголоски споров были еще в декабре).

Характерно, что с самого начала журнальных браней вокруг "Горя от ума" Грибоедов не только не отвечал в печати на нападки, но старался прекратить мелочной спор, советуя своим друзьям не вступать в бессмысленную полемику с Дмитриевым. 18 мая 1825 года Грибоедов писал Бегичеву в Москву: "...как же ты мог думать, что допущу тебя до личной, подлой и публичной схватки с Дмитриевым], личной и подлой: потому что он одною выходкою в В[естнике] Е[вропы] не остановится, станет писать, пачкать, бесить тебя, и ты бы наконец его прибил". "...Итак, плюнь на марателя Дмитриева, в одном только случае возьмись за перо в мою защиту, если я буду в отдалении или умру прежде тебя, и кто-нибудь мой ненавистник вздумает чернить мою душу и поступки" (Грибоедов, Сочинения, Л. 1945, стр. 485-486).

Грибоедов оценивает кампанию, поднятую Дмитриевым и Писаревым против "Горя от ума", как борьбу ребяческую, школьную, недостойную того, чтобы выносить ее на журнальные листы. Такая оценка звучит и в публикуемой эпиграмме ("школярные персты" Дмитриева и его друзей) и в письме Грибоедова от 10 июня 1825 года из Киева к В. Ф. Одоевскому: "Охота же так ревностно препираться о нескольких стихах, о их гладкости, жесткости, плоскости; между тем тебе отвечать будут и самого вынудят за брань отплатить бранью. Борьба ребяческая, школьная. Какое торжество для тех, которые от души желают, чтобы отечество наше оставалось в вечном младенчестве!!!" (Грибоедов, Сочинения, Л. 1945, стр. 489).

Таким образом, из сравнения текста публикуемой эпиграммы с письмом к В. Ф. Одоевскому вырисовывается как бы внутренний подтекст стихотворения: журналы не должны заниматься мелочными спорами и перебранкой, с которой выступают литераторы типа Дмитриева, но должны отдавать свои страницы лишь для дела, способного вывести отечество из состояния младенчества, принести родине какую-то пользу. Так, мысль, высказанную в эпиграмме как бы в плане личном, Грибоедов в письме переводит в план общественный, в план служения отечеству.

Возвращаясь к вопросу о датировке эпиграммы, мы еще раз вспомним и работу Грибоедова над "Фаустом" в феврале 1825 года, и журнальные споры (в марте - мае 1825 года) вокруг комедии, и совпадение отрицательного отношения к журнальной брани такого сорта и в эпиграмме и в письмах Грибоедова от 18 мая и 10 июня 1825 года. Все эти обстоятельства позволяют датировать стихотворение приблизительно первой половиной (примерно март - май) 1825 года.

Есть еще одно обстоятельство, которое косвенно подтверждает эту датировку. Мы по сути дела нашли эпиграмму, ответ на которую Писарева (1825 года) давно известен. Писарев перефразирует начало публикуемой нами эпиграммы и направляет удар одновременно по трем лицам: Грибоедову, Вяземскому и Полевому (против его

стр. 188


--------------------------------------------------------------------------------

положительной оценки "Горя от ума" в "Московском телеграфе" от 20 января 1825 года и была направлена первая цитированная нами статья Дмитриева). Вот текст этого ответа Писарева:



Куда размножились Парнасские уроды!
Все врут, все силятся писать ни то, ни се,
Послание к перу - Мишурского вранье,
А Полевой - вранье природы!1





Возможно, что известная грибоедовская эпиграмма "И сочиняют - врут, и переводят- врут..." (она записана Вяземским на одном листке, вслед за публикуемой эпиграммой Грибоедова) является ответом на писаревскую эпиграмму, ибо перекликается с одной ее строкой: "Все врут, все силятся писать..." В этом смысле очередность записи Вяземским этих двух грибоедовских эпиграмм несомненно отражает хронологию их написания.

К 1825 году относятся и две другие, может быть также ответные, эпиграммы Дмитриева, в которых Грибоедов сравнивается с Мефистофелем (сб. "Эпиграмма и сатира", т. I, M. -Л. 1931, стр. 201).

Записывая вторую (известную) грибоедовскую эпиграмму, Вяземский впервые дает нам ее точное название: "Надпись к портретам сочинителей Михаилы Дмитриева и переводчика Писарева". Отныне предположение исследователей о том, что эпиграмма Грибоедова направлена против Дмитриева и Писарева - подтверждается полностью.

Еще более интересна вторая деталь: Вяземский разделяет эту известную нам эпиграмму на две самостоятельные эпиграммы, что соответствует и заглавию - портретов ведь два! Отныне в собраниях сочинений Грибоедова эта эпиграмма должна печататься так: первая "И сочиняют- врут! И переводят- врут!..", и вторая - "Шалите рифмами, нанизывайте стопы..." Даже по размеру (если и не брать в расчет авторитетное свидетельство друга поэта) это несомненно два разных стихотворения.

Нам думается, что пора пересмотреть условную датировку этих отныне двух известных эпиграмм 1824-м годом, как это без должных оснований принято делать во всех собраниях сочинений Грибоедова с 1911 по 1956 годы. Пора обратить внимание на известное письмо москвича И. Войцеховича от 12 мая 1825 года, указывающее совершенно определенно на появление одной из этих эпиграмм (второй) в Москве не в 1824 году, а в мае 1825 года, то есть одновременно с приездом в Москву из Петербурга друга Грибоедова - декабриста и писателя Бестужева-Марлинского. Трудно поверить, что И. Войцехович - библиотекарь Общества любителей русской словесности, - так старательно записывающий в раздел "московских известий" все дошедшие до него эпиграммы на Дмитриева, лишь через год узнал (и то в устной передаче) о существовании грибоедовской эпиграммы "Шалите рифмами, нанизывайте стопы..."!


--------------------------------------------------------------------------------

1 Сборник "Эпиграмма и сатира", т. 1, М.-Л. 1931, стр. 209. Мишурский - прозвище князя П. А. Вяземского, данное ему журнальными близнецами. Послание к перу - название стихотворения Вяземского 1816 года. Ни то, ни се - слова, взятые из стихотворения Вяземского "Того сего", опубликованного в альманахе "Полярная звезда на 1825 год" от 20 марта 1825 года. Следовательно, эта эпиграмма написана Писаревым не ранее 20 марта 1825 года.



стр. 189


--------------------------------------------------------------------------------

И. Войдехович сообщает А. М. Марковичу 12 мая 1825 года в разделе московских известий: "9-е. На сих днях приезжал в Москву г. Бестужев и остановился на квартире у известного же писателя Нечаева. Достоверный человек рассказывал мне разговор Бестужева с Нечаевым: первый почитает лучшим теперешним стихотворцем в России - сотрудника своего Рылеева ... 11-е. Стихотворец Грибоедов написал Епиграмму на известных же стихотворцев же Mux. Дмитриева и Ал. Писарева, которые писали против Пушкина. Вот она:



"Казенные бойцы, студенческая кровь,
Холопы
Вестника Европы".





Дмитриев и Писарев оба учились в Университете" (М. М. Плохинский, "Архивы Черниговской губернии", М. 1899, стр. 186).

Как известно, в это время (май 1825 года) Грибоедов жил в Петербурге и если искать того, кто мог бы привезти в Москву свежую эпиграмму Грибоедова, то лучшей кандидатуры, чем Бестужев, нам не найти: декабриста и поэта связывала тесная дружба (см. "Воспоминания Бестужевых", под ред. М. К. Азадовского, М.-Л. 1951, стр. 523-529, см. также "Литературное наследство", М. 1956, т. 60, кн. I, стр. 475-476, 493).

Таким образом, единственный документ, говорящий о появлении этой эпиграммы, отсылает нас к маю 1825 года. Следует лишь добавить, что никаких документов, свидетельствующих о написании этой эпиграммы в 1824 году, до сих пор не найдено - тем более удивительно, почему же в собраниях сочинений Грибоедова ее упрямо относят к 1824 году?!

СООБЩЕНИЕ И ПУБЛИКАЦИЯ М. МЕДВЕДЕВА

стр. 190