"Белинский - историк русской литературы" - эта тема представляет несомненный интерес: речь идет о создании концепции зарождения и развития реализма в России, речь идет о выработке объективных критериев в определении ценности произведений искусства, речь идет, наконец, о самых важных вопросах литературной теории, которые и ныне не утратили своей злободневности. Среди них едва ли не самый серьезный, едва ли не самый практически трудный - вопросе соединении академической объективности ученого со всей той страстностью, которая была присуща Белинскому- политическому деятелю, первому русскому революционному демократу, - то есть в сущности вопрос о партийности литературной науки.

Историко-литературная концепция Белинского формировалась в общем процессе становления его политических и философских убеждений. Неправомерно, конечно, как это делают некоторые исследователи, любое литературное выступление Белинского истолковывать как политическое иносказание. Но столь же неправомерно не замечать того, что литература никогда не была для великого революционера чем-то самоценным и что логика развития его литературных взглядов может быть объяснена лишь с точки зрения логики общественной борьбы того времени, развертывания освободительного движения в стране, поисков верной революционной теории.

Книга И. Пехтелева представляет собой добросовестное исследование историко-литературной концепции Белинского. Становление историко-литературных взглядов великого мыслителя прослежено автором весьма обстоятельно, но без тех текстологических натяжек, к которым любят прибегать некоторые авторы ученых книг для "доказательства текстом" заранее сконструированных положений. В сложной картине изменчивых и противоречивых высказываний и оценок Белинского постепенно вырисовываются контуры той стройной концепции, в которую, наконец, отлились его взгляды на русскую литературу и в которой мы уже отчетливо улавливаем живую реальность самого литературного процесса.

Проследив пути, которыми шел Белинский к созданию целостной историко-литературной системы, обстоятельно изложив основные положения его "теоретического


--------------------------------------------------------------------------------

И. Г. Пехтелев, Белинский как историк русской литературы, Таткнигоиздат. Редакция художественной литературы, Казань, 1957, 229 стр.



стр. 226


--------------------------------------------------------------------------------

и критического курса русской литературы", исследователь останавливается на оценке Белинским роли и места выдающихся писателей в процессе развития русского реалистического искусства. Специальные главы книги посвящены таким темам, как "Белинский и Пушкин", "Лермонтов и Гоголь в историко-литературной системе Белинского". Следует отметить, что И. Пехтелев, как правило, концентрирует свое внимание прежде всего на тех сторонах рассматриваемых вопросов, которые сравнительно редко затрагивались в работах других ученых. В ряде случаев ему, на наш взгляд, удается указать на некоторые новые грани проблемы. Но главное достоинство исследования, как нам кажется, в последовательном, стройном и весьма подробном освещении непрерывно и сложно изменяющихся взглядов Белинского на историю русского литературного процесса. Возможно, недостатком книги следует считать авторскую манеру письма - слишком уж спокойную, местами не лишенную оттенка монотонности. Но за внешней бесстрастностью изложения видна осознанная внутренняя полемичность.

"Белинский как ученый историк русской литературы, - читаем мы в авторском "Предисловии", - долгое время не находил признания. Многие представители дореволюционного литературоведения не оценивали должным образом его деятельности с этой стороны... В мемуарной литературе и в историографических обзорах XIX и начала XX века было широко распространено мнение о "неучености" Белинского, следовательно, не допускалась самая мысль о возможности у него какой-либо системы историко-литературных знаний" (стр. III). Отметив заслуги Чернышевского в утверждении роли Белинского как историка русской литературы, автор указывает, что в советское время "в исследованиях ряда ученых - П. И. Лебедева-Полянского, А. Лаврецкого, Н. И. Мордовченко, Б. И. Бурсова и некоторых других - проблема историко-литературных взглядов Белинского получила полное признание, указаны, - замечает И. Пехтелев, - и отдельные стороны ее решения" (стр. IV). И если "теперь, - подытоживает свою мысль автор, - уже не возникает сомнений - был или не был Белинский историком русской литературы", то "задача заключается в том, чтобы раскрыть содержание его историко-литературной системы" (стр. IV). Таким образом, по мнению И. Пехтелева, проблема решена "в принципе", на деле же ее еще только предстоит разрешить.

Думается, что полемика с существующей, по мнению исследователя, если не недооценкой, то инерцией невнимания к Белинскому-ученому, Белинскому-историку литературы - именно эта полемика и определила в конечном счете внутренний пафос его работы.

И. Пехтелев постоянно отмечает, какой огромный материал лежал в основе того или иного обобщения у Белинского, сколь нетороплив был великий литературовед (именно литературовед) в вынесении окончательной оценки того или иного писателя, каким вдумчивым, проницательным исследователем оказывался Белинский в своих столь легко написанных, столь страстных статьях. Постепенно перед взором читателя встает фигура Белинского-ученого, кропотливо изучающего литературный материал, осторожно идущего к итоговым выводам сложным путем мучительных исканий, находок и сомнений,

Но тут происходит нечто неожиданное. Полемический подтекст ускользает из-под контроля исследователя и начинает жить самостоятельной жизнью. Более того: порой кажется, что он уже сам ведет автора, заставляя его по временам терять осмотрительность и объективность. В представлении тех, с кем полемизирует И. Пехтелев,

стр. 227


--------------------------------------------------------------------------------

Белинский - великий критик, страстный революционер, блестящий эссеист, тонкий ценитель художественности - словом, кто угодно, но только не ученый. В представлении же нашего исследователя Белинский рисуется прежде всего, а часто и только как ученый-литературовед и никто более. Таким образом, мы как бы вновь приходим к тому же самому по существу представлению об "учености" Белинского, о научности вообще, согласно которому за Белинским отрицается право называться подлинным ученым, ибо "чистый академизм" вряд ли возможен.

В книге И. Пехтелева приводятся следующие слова Белинского: "На само искусство нельзя смотреть только в сфере самого искусства, без отношения к жизни: такой взгляд может быть иногда верен, но он всегда односторонен, особенно в отношении к искусству в России" (стр. 147 - 148). Думается, что и на теорию искусства нельзя смотреть только в сфере самой этой теории. В работе же И. Пехтелева эволюция взглядов Белинского на историю русской литературы объясняется именно таким образом. Эта эволюция рассматривается в основном лишь в двух планах - с точки зрения логики (от неполного к полному, от несовершенного к совершенному) и с точки зрения хронологии (более поздним по времени периодам соответствуют более точные оценки и взгляды). "В основе всей историко-литературной работы Белинского, - пишет И. Пехтелев, - лежат крупные философские, социально-политические и эстетические идеи: борьба за народность, реализм, высокую идейность и революционную функцию русской литературы" (стр. 299). Но это напоминание, сделанное в заключительной главе книги, выглядит явно запоздалым: несмотря на многочисленные беглые оговорки и упоминания, эволюция Белинского-историка литературы - дана в книге без связи с эволюцией Белинского- политика и философа. Предполагается, видимо, что читателю известны философские и политические взгляды Белинского, автору - тем более, и о них можно не говорить. Создается картина эволюционизирующей концепции на фоне совершенно почти статичного общего облика великого мыслителя.

Но ведь выработка Белинским "историко-литературной системы" - это по существу разработка той методологии, которая открывала возможность объективной оценки явлений искусства. И можно ли этот процесс становления методологических позиций рассматривать вне общефилософской эволюции? Можно ли объяснить Белинского - историка литературы, забыв о Белинском - философе и политике? Очевидно, нельзя. Внешнее описание, комментарий к тем или иным статьям и высказываниям полезны как часть работы, как подготовка к исследованию. Но это еще не будет исследованием в собственном смысле, ибо с подобных позиций можно лишь констатировать факты и так или иначе комментировать их, но объяснить факты этим способом невозможно. В этой связи можно сказать, что никакая наука невозможна без фактографии, но никакая фактография не составляет еще науки.

Если изменение тех или иных частных оценок Белинским тех или иных частных литературных фактов в работе И. Пехтелева находит свое объяснение с точки зрения общего направления эволюции историко-литературной концепции великого мыслителя, то сама эта эволюция представляется автору лишь результатом осмысления Белинским все тех же литературных фактов. Создается своеобразный методологический круг, за границами которого - и реальный источник изменений в литературе и реальный источник эволюции литературных взглядов самого Белинского: действительная история.

Как, например, объясняет исследователь позицию Белинского периода "Литературных мечтаний"? Ведь этот вопрос важен: во взглядах Белинского того времени возникло многое из того, что впоследствии определяло сложную картину противоре-

стр. 228


--------------------------------------------------------------------------------

чивого развития его воззрений на отечественную литературу. Мы узнаем из книги И. Пехтелева, что в это время Белинский был "еще идеалистом", что многие его мысли того периода "восходили к системе объективного идеализма Шеллинга" (стр. 5, 6). Вместе с тем, как указывает исследователь, "факт признания Белинским возможности объективной эстетической науки, указание на развитие эстетических законов, в соответствии с развитием самого искусства, требование обобщать творческий опыт писателей и из него выводить теоретические идеи - свидетельства пути, по которому шел Белинский к созданию науки о литературе" (стр. 8). Все изложенное здесь вполне справедливо. Но объясняет ли это позицию Белинского? Отвечает ли на вопрос о том, почему его взгляды на литературу в тот период были именно таковы? Раскрывает ли историческую необходимость его выступления, определяет ли полемическую направленность этого выступления и конкретное его содержание? И можно ли, обойдя все эти вопросы, объяснить развитие литературных взглядов Белинского разных периодов - например, периода, когда Белинский был "еще идеалистом", или другого, когда он стал материалистом, периода, когда он достигал высот осознанного революционно-демократического миросозерцания, незадолго до того "примиряясь" с "гнусной расейской действительностью"? Как можно говорить о развитии историко-литературной концепции великого мыслителя, обойдя все эти "загадки"?

Едва ли не наиболее трудно поддающимся анализу является тот период в жизни Белинского, который в нашей науке получил название периода временного примирения с действительностью. В работе И. Пехтелева историко-литературные взгляды Белинского этого времени освещены, как нам представляется, наименее убедительно. Характерно, что свойственная автору манера обстоятельного и неторопливого изложения уступает здесь место беглым и не очень определенным замечаниям, а иногда и прямой скороговорке.

Нет сомнения, что в оценке И. Пехтелевым "примирительного периода" в творчестве Белинского сказалась одна хорошо известная тенденция. Суть ее - в умолчании обо всем, что касается ошибок и вообще теневых сторон в облике великого и общественно близкого нам деятеля прошлого. Но при подобном подходе существенно извращается самая идея исследования. Ибо речь идет уже не об изучении, не об исследовании, а о подборе иллюстраций и примеров к заранее сконструированному идеалу. И то, что не соответствует этому идеалу, естественно, не может приниматься в расчет, не подлежит обсуждению: своеобразный иллюстративный метод в науке под прикрытием материалистической терминологии...

Понятно, что с точки зрения подобной методологии "примирительный период" в творчестве Белинского не может представляться благодарным материалом для углубленного исследования. А ведь именно этот период мог оказаться весьма интересным хотя бы уже с точки зрения общей картины кризиса идей дворянской революционности в русском освободительном движении после поражения декабрьского восстания и с точки зрения последующего разочарования Белинского в этих идеях. Не отсюда ли те разительные противоречия и в историко-литературных взглядах Белинского, которые отмечает, но никак не объясняет наш исследователь? Не отсюда ли и тот путь от "примирения" с действительностью к революционному демократизму, объективная обусловленность которого объяснила бы нам причину преемственного развития историко-литературной концепции Белинского?

стр. 229


--------------------------------------------------------------------------------

Мы отнюдь не настаиваем на несомненности именно того толкования "примирительного периода", которое было предложено выше: мы хотим лишь еще раз подчеркнуть, что вне общей картины политической эволюции того или иного мыслителя невозможно дать глубокого объяснения тех или иных сторон его идеологической и теоретической эволюции. И уж, конечно, никакие оговорки о "специальном предмете исследования" дела тут поправить не могут и не могут приниматься всерьез. Не поправят потому, что суть вовсе не в предмете исследования, а в том, как оно ведется. Констатация, описание фактов, не объясняемых с точки зрения их реальных причин, - тоже методология (в данном случае, несомненно, стихийная).

В "теоретическом и критическом курсе русской литературы" Белинского и во всей его историко-литературной системе исключительное место занимает концепция реалистического направления в искусстве. Но проблема реализма как в литературно-критических, так и в историко-литературных воззрениях Белинского- необычайно сложна. И сложна, может быть, прежде всего в силу известной неразработанности теории реализма в нашей современной науке. В этом смысле вопрос о сопоставлении взглядов Белинского на реализм с современной теорией реализма - вопрос не только о силе и слабости великого мыслителя, но и вопрос о нашей собственной силе и слабости.

И. Пехтелев неоднократно упоминает о поддержке Белинским реалистического направления в литературе. Но в этом случае упоминания не только недостаточны, не только ограничивают глубину исследования, но приводят к принципиальной путанице. Ибо, во-первых, автор не раскрывает существа взглядов Белинского на реализм и на природу этого метода в искусстве, а, во-вторых, заменяет представления Белинского о реализме концепцией, которая принята ныне. В результате получается, что реализм для Белинского оказывается понятием, включающим в себя не только такие произведения, как "Кавказский пленник" Пушкина, но и творчество почти всех крупных и самобытных русских писателей со времен Державина.

Естественно, и это вытекает из всего вышесказанного, в работе И. Пехтелева отсутствует стремление понять точку зрения Белинского на вопрос об объективной основе критерия общественной ценности художественного произведения. Автор лишь отмечает факты, свидетельствующие о том, что в разное время и с разных позиций Белинский по-разному оценивал одни и те же произведения искусства. Но ведь не вскрыв закономерности подобных изменений, не показав, к чему пришел, великий критик в итоге своих поисков объективного критерия литературных оценок, - невозможно по существу понять и того, насколько истинна, насколько объективна была и вся его историко-литературная концепция. Да и для современной литературной науки и критики вопрос о едином и объективном критерии в оценке произведений искусства вряд ли потерял уже всякий практический интерес. Мы, понятно, далеки от мысли, что простая ссылка на авторитет Белинского излечит наше отношение к литературе от укоренившейся "привычки" подходить к произведениям искусства с точки зрения "темы" или (что в данном случае все равно) "идеи" его, взятых как некая внеэстетическая абстракция: искусство само готовит себе аудиторию, способную оценить его. Но опыт Белинского, думается, мог бы вооружать нас против такого ходячего истолкования художественности. И здесь академизм И. Пехтелева, несомненно, помешал ему понять историю литературы с той ее стороны, с какой хорошо понимал ее тот, о ком он пишет.

Вот почему нам кажется, что несомненная эрудиция автора могла бы дать нам несравненно больше, если бы он искусственно не изолировал рассмотрение историко-литературной концепции Белинского от всей той суммы исключительно важных вопросов, без освещения которых по существу невозможно и действительное раскрытие привлекшей его темы.

И. Пехтелев давно известен как исследователь эстетики и литературно-критических взглядов русских революционных демократов. И если вспомнить такие его работы, как "Эволюция эстетических воззрений А. И. Герцена" ("Ученые записки" Казанского гос. пед. ин-та, вып. 3, Казань, 1940) или опубликованную в том же году статью "Литературные взгляды А. И. Герцена" ("Литучеба ", 1940, N 3), то придется отметить, что в своей новой работе автор не сделал нового шага вперед. Однако в данном случае нам самим уже остается лишь фиксировать этот факт.

стр. 230