(К вопросу о жанре)

Проблема жанра тургеневского романа вообще и "Рудина" в частности рассматривается обычно, как переход от "старой манеры" (слова самого писателя) к новой, от повести к роману. В действительности дело обстоит гораздо сложнее. Еще в начале XIX столетия появились романы Загоскина, Нарежного, Лажечникова, но в большой литературе в сущности не было произведения, которое так же неоспоримо могло быть причислено к жанру романа, как, допустим, позднее "Анна Каренина". Наиболее крупными явлениями литературы были - роман в стихах, поэма в прозе, незаконченный "Арап Петра Великого", "Капитанская дочка" с обозначением "повесть", "Герой нашего времени", состоящий из повестей и новелл, распадающийся на две повести роман "Кто виноват?" и "Обыкновенная история" Гончарова. Западноевропейская традиция, великолепно известная Тургеневу, тоже не удовлетворяла писателя1.

В письме к П. Анненкову от 28 октября 1852 года Тургенев говорит о переходе, от старой манеры к новой. Как известно, первая попытка такого рода не удалась Тургеневу, и написанные им главы нового произведения были забракованы литературными друзьями и советчиками писателя, а потом и им самим. Как же представлялся Тургеневу жанр его нового большого произведения? Вот вопрос, который занимает нас в первую очередь.

Не вызывающий возражений ответ на него дан Б. Эйхенбаумом в комментарии к "Рудину": "Сам Тургенев назвал "Рудина" повестью и после журнала перепечатал его в 3-ей части "Повестей и рассказов" (1856), но в предисловии к тому III-ему своего "Собрания сочинений" 1880 года говорит о нем наряду с "Дворянским гнездом", "Накануне", "Отцами и детьми", "Дымом" и "Новью", тем самым как бы выделяя "Рудина" из числа других "повестей" и включая в серию "романов". Это результат ретроспективного отношения к "Рудину" - во время писания и печатания Тургенев, в противоположность брошенному им "роману" 1853 года, называет "Рудина" неизменно "повестью"2.


--------------------------------------------------------------------------------

1 См. об этом замечательное рассуждение в рецензии Тургенева на роман Е. Тур "Племянница" (Полн. собр. соч., XII, М. 1898, стр. 305 - 306).

2 И. С. Тургенев, Собр. соч., т. V, М. -Л. 1928, стр. 278, сноска.



стр. 134


--------------------------------------------------------------------------------

Как же в действительности обстоит дело? Автор книги "Теория романа" Б. Грифцов не причисляет к этому жанру "именуемые романами, но всегда, по своей покорной однотемности, остающиеся повестями произведения Тургенева"1. Положим, что Тургенева называли романистом и на Западе, но там в это наименование вкладывали не совсем тот смысл, что в России. Так, братья Гонкуры называют его "le grand et delicat romancier"2, но позже пишут: "... le roman "Eaux printanieres"3, причисляя к жанру романа даже "Вешние воды" - несомненную повесть. Однако современный французский исследователь творчества Тургенева А. Мазон утверждает, что "область тургеневского мастерства имеет свои определенные границы, и папки с рукописями нам с очевидностью показывают, каковы эти границы: Тургенев скорее рассказчик, чем романист"4.

По традиции, главное отличие повести от романа видели в том, что повесть будто бы, в противоположность роману, "продукт чистого вдохновения писателя, не притязающего здесь на решение каких-либо общественных проблем..."5 В том же смысле высказывается о романах Тургенева и М. Клеман. Такой критерий трудно признать достаточным для безоговорочного причисления "Рудина" к жанру романа; дело в том, что, согласно новейшим исследованиям советских ученых, и в повестях 50-х годов, предшествовавших "Рудину", художественное решение "вечных вопросов" не могло отодвинуть на задний план социальных проблем.

Попытаемся разобраться в этом вопросе с помощью некоторых наблюдений над формой. В повестях Тургенева рассказ о событиях часто ведется от первого лица, в романах же повествователем выступает сам автор. "Рудин" и здесь занимает промежуточное положение. Автор как будто держит все нити повествования в своих руках, но на каждом шагу замолкает, чтобы дать слово для рассказа о событиях своим героям: то Лежневу, то Рудину. Таким образом, никакого принципиального различия между ранними повестями и "Рудиным" усмотреть не удается. Разница здесь определяется степенью насыщенности произведений общественным содержанием да еще, пожалуй, глубиной психологического анализа характеров. По существу же и там и здесь Тургенев остается автором произведений социальных, психологических и философских, лишая нас возможности провести резкую грань между социальным романом и психологической повестью. Количественная разница вряд ли может служить надежным критерием в вопросах стиля, и "Рудин" предстает пред нами как произведение, занимающее в жанровом отношении промежуточное положение между повестью и романом6. Изве-


--------------------------------------------------------------------------------

1 Б. А. Грифцов, Теория романа, М. 1927, стр. 127.

2 Journal des Goncours, vendredi, 7 septembre 1883, v. VI, p. 273.

3 Ibid., lundi, 10 octobre 1887, v. VII, p. 216.

4 А. Mазон, Парижские рукописи И. С. Тургенева, М. -Л. 1931, стр. 61.

5 В. М. Фишер, Повесть и роман у Тургенева, сб. "Творчество Тургенева", М. 1920, стр. 3.

6 Пожалуй, единственным исследователем, безоговорочно причислившим "Рудина" к романам, был Н. Гутьяр (см. "Иван Сергеевич Тургенев", Юрьев, 1907, стр. 158 - 159)



стр. 135


--------------------------------------------------------------------------------

стно, что "Рудина" почти всегда называют романом, но это следует отнести на счет литературной традиции, которая идет от издания сочинений Тургенева 1880 года.

Чтобы уточнить жанр "Рудина", следует иметь в виду замечание некоторых исследователей о том, что это произведение мемуарное. Но этого мало. Размышления над вопросами композиции проливают дополнительный свет на сложную проблему жанра. В самом деле, для чего в таком небольшом сравнительно произведении столь растянутая экспозиция? Вся первая глава с точки зрения сюжета здесь выглядит совершенно лишней. Роман смело мог начинаться со слов "Дом Дарьи Михайловны Ласунской считался чуть ли не первым по всей ...ой губернии" и т. д., которыми открывается глава вторая. Но дело-то в том, что все начало, с неприхотливым сельским пейзажем, с серией портретных зарисовок разных и по характеру, и по общественному положению людей, с обилием диалогов, с изображением нищей и темной жизни крепостных, - вся первая глава овеяна тем неповторимым ароматом, которым дышит каждая страница "Записок охотника".

Наглядно показаны писателем нищета и разорение крестьян. Умирающая женщина говорит Александре Павловне: "...красавица-барыня, сироточку-то мою не оставь; наши господа далеко, а ты..." Оказывается, это своего рода "забытая деревня". На вопрос помещицы о самоваре крестьянка отвечает: "Самовар-то? Самовара у нас нету, а достать можно".

Перед глазами читателя развертываются картины ужасающей бедности. Недаром старик "взял в обе руки" сверток с чаем и сахаром. Недалекое еще литературное прошлое, как видим, цепко держало Тургенева, и это не случайность: ведь мы знаем, что писатель и позже, до конца своих дней, не раз возвращался к "Запискам охотника".

В литературе неоднократно отмечалось обилие в "Рудине" диалогов и монологов. Если сделать соответствующий подсчет, то окажется, что здесь реплики, монологи, письма - словом, прямая речь героев - составляют восемьдесят процентов всего текста, чего нет ни в одном произведении Тургенева. Весь "Рудин" выглядит поэтому как один огромный диалог, а описания и небольшие клочки повествования в его ткани - как вкрапления авторской речи в прямую речь действующих лиц, или, если угодно, как разросшиеся ремарки драматурга. С одной стороны, это - дополнительное свидетельство влияния "Записок охотника". С другой - это, конечно, свидетельство родственности "Рудина" драме.

О близости прозы Тургенева к драме не говорили никогда, зато, напротив, часто и охотно говорили о близости тургеневской драмы к прозе, что в конце концов почти одно и то же. Заявлял об этом неоднократно и сам Тургенев. Так, в предисловии к "Месяцу в деревне" в "Современнике" (1854) он писал: "Это, собственно, не комедия, а повесть в драматической форме. Для сцены она не годится, это ясно; благосклонному читателю остается решить, годится ли она

стр. 136


--------------------------------------------------------------------------------

в печати"1; в предисловии к изданию "Сцен и комедий" он повторил то же самое (Полн. собр. соч., т. X, 1898, стр. 3).

В законности существования таких пьес для чтения писатель никогда не сомневался. В предисловии к парижскому изданию трагедий Пушкина (1862), переведенных на французский язык Тургеневым и Луи Виардо, читаем: "Pouchkine n'a jamais rien ecrit pour la scene, pour la representation theatrale; il a seulement donne a quelques sujets la forme dialoguee, la forme dramatique"2. Недаром и в заглавии книги, в соответствии со своей концепцией "драмы для чтения", Тургенев поставил не "Oeuvres dramatiques" как автор первого перевода пьес Пушкина на французский (1858), а "Poemes dramatiques".

Трудно решить, насколько искренен был Тургенев, говоря о непригодности своих пьес для сцены. Во всяком случае, то обстоятельство, что в 32-летнем возрасте писатель навсегда бросил серьезную драматургию, утверждает нас в этой мысли. Теперь все согласны, что театр Тургенева намного опередил свое время и стоит в русской драматургии как непосредственный предшественник лирических драм Чехова, но в какой мере сам автор понимал новаторское значение своего творчества - это большой и трудный вопрос. Во всяком случае, следует помнить, что после провала "Чайки" в Александрийском театре Чехов тоже мог бы остаться автором "пьес для чтения", если бы не изумительное искусство Художественного театра. У обоих писателей общее в драматургии прежде всего то, что их следует ставить прекрасно - или не ставить вовсе.

Тургенев был талантливым, тонким драматургом, причем как драматург он созрел значительно раньше, чем как прозаик: его "Месяц в деревне" создан прежде, чем были завершены "Записки охотника", за много лет до "Рудина" и "Дворянского гнезда". Поэтому можно говорить, что его драматургия оборвалась насильственно, из-за отсутствия благоприятной почвы в театре, но постоянная тяга к театру осталась.

Вот этот-то вкус к драме, заложенный, несомненно, в самых глубинах таланта Тургенева, в трансформированном виде переходит и в его прозу. Об этом говорят удачные инсценировки "Рудина", "Дворянского гнезда", "Накануне", а близость "Записок охотника" к написанным одновременно пьесам отметил еще П. О. Морозов.

Так случилось, что "Рудин" в значительной мере вобрал в себя многое от Тургенева-драматурга. Прежде всего он почти весь, как уже говорилось, написан в форме разговоров действующих лиц. Затем очень важно следующее наблюдением. Клемана: "Все действие остается сгруппированным вокруг четырех решающих дней..."3 Произведение,

1 Цит. по книге: Л. П. Гроссман, Собр. соч., т. III, M. 1928, стр. 209.

2 "Пушкин никогда не писал для сцены, для театрального представления: он только придал некоторым произведениям драматическую форму, форму диалога" (Poemes dramatiques d'Alexandre Pouchkine traduits du russe par Ivan Tourgueneff et Louis Viardot, Paris, 1862, p. 3).

3 М. К. Клеман, И. С. Тургенев. Рудин. Дворянское гнездо. "Academia", 1936, стр. 438.

стр. 137


--------------------------------------------------------------------------------

таким образом, "автоматически" распадается на акты. Далее, весь интерес действия, все развитие характеров выявляется не в авторском повествовании, но только в речах персонажей. И наконец, в "Рудине" имеется несколько чисто сценических моментов, сразу изобличающих в авторе талант драматурга.

После объяснения в саду, когда Рудин, услышав от Натальи "Знайте же: я буду ваша", уходит, писатель добавляет: "А между тем в сиреневой беседке тихонько раздвинулись кусты и показался Пандалевский. Он осторожно оглянулся, покачал головой, сжал губы, произнес значительно: "Вот как-с. Это надобно будет довести до сведения Дарьи Михайловны", - и скрылся". Как будто артист вышел на сцену, произнес реплику a parte и исчез. И характерно, что в обеих известных нам инсценировках "Рудина" это в высшей степени сценическое место сохранено, несмотря на то, что по ходу дела оно совершенно не нужно: дальше Наталья говорит Рудину, что это Пандалевский подслушал их и выдал.

Так оказывается, что в оболочке "повести" или "романа" скрываются компоненты драмы и, в меньшей мере, признаки оригинального жанра очерков "Записок охотника".

Что же все-таки представляет собою "Рудин"? Это самая большая из повестей или самый маленький из романов, наиболее драматизированное прозаическое произведение, к тому же с несомненным отпечатком влияния "Записок охотника". Не следует также забывать и мемуарной основы его сюжета. "Рудин", стоящий на рубеже "старой" и "новой" манеры, является своего рода энциклопедией жанров Тургенева (за исключением стихотворных).

Все изложенные данные говорят о том, что "Рудин" написан Тургеневым в разгаре его борьбы за создание социально-психологического романа, но осложнен его собственной повествовательной и драматической традицией. Назовем ли мы "Рудина" повестью, или драматизированной повестью, или социальным, психологическим и мемуарным романом, никакое из этих названий, взятое в отдельности, даже приблизительно не покроет всего жанрового многообразия произведения.

Синтетический жанр "Рудина" отражает становление новой романической манеры в творческом методе Тургенева.

г. Чистяково

стр. 138