Главная → ТУРИЗМ И ПУТЕШЕСТВИЯ → ЕЩЕ РАЗ О НЕДОСТАТКАХ ИЗДАНИЯ СОЧИНЕНИЙ ЛЕРМОНТОВА
Дата публикации: 24 января 2011
Публикатор: genderrr
Рубрика: ТУРИЗМ И ПУТЕШЕСТВИЯ →
Источник: (c) Вопросы литературы, № 2, 1959, C. 131-142 →
Номер публикации: №1295881429
В журнале "Вопросы литературы" (1957, N 8) была опубликована рецензия М. Ашукиной, в которой говорилось о серьезных недостатках издания Сочинений Лермонтова в шести томах, подготовленного Институтом русской литературы (Пушкинским домом) в Ленинграде (1954 - 1957).
В ответ на эту рецензию Б. Городецкий, А. Докусов, В. Мануйлов, Г. Фридлендер (трое из них участвовали в подготовке к печати указанного шеститомника) напечатали в журнале "Русская литература" (1958, N 2) письмо, озаглавленное "Серьезные недостатки одной рецензии". Авторы письма заявляют, что редакция "Вопросов литературы" "допустила серьезную ошибку, напечатав без достаточной проверки тенденциозную и во многом дезориентирующую читателя рецензию М. Ашукиной". Однако это мнение, как нам кажется, не подкреплено сколько-нибудь убедительными фактами. Создается впечатление, что авторы письма склонны считать шеститомное издание Лермонтова не подлежащим критике. Между тем издание классиков представляет дело государственной важности, и, на наш взгляд, было бы полезно по-деловому обсудить трудные вопросы изучения Лермонтова и особенно лермонтовской текстологии, далеко не решенные в обсуждаемом шеститомнике. Это и заставляет нас снова вернуться к вопросам, связанным с изданием Лермонтова, вопросам, ставшим предметом спора.
Прежде всего следует заметить, что авторы письма с излишней легкостью оперируют очень серьезным термином "академическое издание". Как бы ни относиться к шеститомному изданию Лермонтова, но совершенно очевидно, что нет достаточных оснований называть его академическим. Общеизвестно, что далеко не каждое издание, подготовленное академическим институтом и выпущенное издательством Академии наук, может носить это ответственное наименование. По нашему представлению, академическое издание, отличаясь исключительной достоверностью и полнотой текста и всех сведений о нем, должно одновременно решать три задачи: давать исчерпывающий свод всех текстов писателя, устанавливать подлинный авторский текст произведений и содержать разносторонний, подлинно научный аппарат. Настоящее издание Лермонтова не удовлетворяет ни одному из
стр. 131
--------------------------------------------------------------------------------
этих требований. Более того, оно содержит ошибки, не допустимые ни в одном издании вообще.
Начнем с вопроса о полноте состава издания. В шеститомнике отсутствуют, например, "юнкерские поэмы", что оговорено в заметке "От редакции" без объяснения причин, а в примечаниях к поэме "Монго" говорится, что "юнкерские поэмы" - "плод коллективного творчества" и в этом причина их отсутствия. Но если они "коллективные", то и помешать их нужно в разделе "Коллективное", который обычно бывает в серьезных изданиях писателей-классиков. Авторы письма в редакцию журнала "Русская литература" выдвигают вторую, более серьезную причину: поэмы "неудобны для печати". Это действительно так. Однако нельзя же все-таки называть свое издание "академическим" и одновременно утверждать, что у него массовый тираж: в академическое собрание сочинений Лермонтова, конечно, должны были войти и эти поэмы, кстати много раз издававшиеся как до революции, так и в наше время, а 25 тысяч экземпляров - это тираж не массовый, а предназначенный для довольно узкого круга (тираж Собрания сочинений Лермонтова в 4-х томах, выпущенного Гослитиздатом, 430 тысяч экземпляров).
Наряду с этим, видимо по той же причине, в издание не включены стихотворения "Песня" ("Ликуйте, друзья") и "Расписку просишь ты, гусар". Они совершенно не относятся к "юнкерским поэмам", но имеют с ними общее: некоторые неудобные для печати слова. Но ведь одно дело непристойность "юнкерских поэм", а другое - грубые слова в этих стихотворениях, которые обычно заменяют многоточиями. Лучшее свидетельство излишней щепетильности, проявленной редакцией, состоит в том, что оба стихотворения, о которых идет речь, ныне вошли в новое четырехтомное издание Лермонтова, подготовленное тем же Пушкинским домом. А ведь это новое издание вовсе не претендует на "академичность", да и тираж его в несколько раз превышает тираж шеститомника.
Кроме того, в шеститомнике отсутствуют стихотворения, приписывавшиеся Лермонтову и входившие в предшествовавшие издания, в частности в издание "Academia": "La Tourterelle", известное как детское стихотворение Лермонтова, "А. А. Ф[аддев]у", "К Т***", "Ода к нужнику". Почему не опубликованы они? Если редакция считает их не принадлежащими Лермонтову, тогда она обязана была привести доказательства правильности своего решения. Если три последние из них также отнесены к числу "коллективных", тогда им место в соответствующем разделе. Или, может быть, редакция считает их тоже "неудобными для печати"?
Кроме этой "чистки" состава издания с точки зрения благопристойности, редакция обеднила основной корпус произведений Лермонтова отнесением некоторых лирических стихотворений к числу черновых вариантов "Демона". Так, в "первоначальный (незаконченный) набросок посвящения" (IV, 377) превращено незаконченное лирическое стихотворение "Когда последнее мгновенье", написанное на обороте обложки IV тетради, в которой, кроме "Демона", имеется немало стихотворений. С поэмой "Демон" объединено и стихотворение "Я не для ангелов и рая" (IV, 385), являющееся одним из шедевров юношеской лирики Лермонтова и знакомое многим поколениям читателей. Теперь они его не найдут, так как из основного корпуса оно перенесено в отдел вариантов "Демона" только на том основании, что оно записано в черновой тетради непосредственно вслед за поэмой. (Кстати заметим, что оба эти стихотворения в издании библиотеки "Огонька" и в последнем издании Лермонтова, выпущенном Гослитиздатом, печатаются в основном корпусе произведений поэта.)
стр. 132
--------------------------------------------------------------------------------
Некоторые из этих замечаний о составе издания уже были высказаны в рецензии М. Ашукиной, однако по поводу столь законных претензий мы не находим ни слова в письме участников издания1.
Рассмотрим теперь важнейший вопрос о качестве подготовки текстов. Советские текстологи считают, что следует с особым уважением относиться к последней авторской воле; нашедшей свое воплощение, в частности у Лермонтова, в последнем прижизненном издании. К этому выводу приводит анализ истории создания и публикации произведений Лермонтова, изучение источников его текста. В разбираемом шеститомнике проявилась недооценка последнего прижизненного издания. В текстологическом комментарии редакторами издания приведено множество всевозможных исправлений, сделанных ими в основном тексте, то есть в тексте, с которого данное произведение печатается. Среди этих исправлений много типографских опечаток и описок переписчика, уже исправленных в предыдущих изданиях. Зато те поправки, которые появились впервые в новом издании, часто не улучшают, а ухудшают текст.
В качестве примера возьмем "Героя нашего времени". Основным текстом его правильно признано второе отдельное издание романа (1841), из которого редактором нового издания (Б. Эйхенбаумом) устранены явные ошибки и цензурные искажения. Перечень исправлений приводится в томе. Многие из этих ошибок устранены были тем же редактором еще в предшествующих изданиях.
Но в высшей степени спорными представляются нам некоторые другие исправления, впервые сделанные по автографу в предшествующих изданиях и принятые теперь в новом. Так, в обоих прижизненных изданиях на вопрос Печорина, бывает ли он у Литовских, Грушницкий отвечает: "Нет еще; я говорил раза два с княжной, не более". Эта реплика "исправлена" теперь по автографу, в котором имеется явная языковая оплошность: "Нет еще; я говорил раза два с княжной и более..." (VI, 275). Ошибка автографа была выправлена в обоих прижизненных изданиях романа; теперь новое издание возвращает нас к старой и явной ошибке.
Второй пример. В описании пейзажа Пятигорска есть строки: "Под виноградными аллеями, покрывающими скат Машука, мелькала порою пестрая шляпка любительницы уединения вдвоем, потому что всегда возле такой шляпки я замечал или военную фуражку, или безобразную круглую шляпу". Можно ли здесь единственное число заменять по автографу на множественное: "мелькали порою пестрые шляпки любительниц уединения вдвоем" (VI, 262)? Ведь единственного числа здесь требует даже синтаксическое построение фразы ("возле такой шляпки"). Множественное число не только нарушает точность воспроизведения картины, но и делает фразу грамматически неправильной.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Авторы письма заявляют, что М. Ашукина в своем стремлении исказить точку зрения редакции шеститомника по вопросу о его составе будто бы отважилась "фальсифицировать текст редакционной заметки к первому тому академического издания". В чем же выразилась эта фальсификация? В редакционном предисловии говорится, что издание содержит "критически установленный текст произведений поэта"; М. Ашукина, цитируя эту фразу, действительно допустила ошибку, введя в нее слово "всех"; получилось, что редакция шеститомника обещает читателям "текст всех произведений поэта". Но ведь несколькими строками ниже в том же предисловии ясно говорится: "В собрание входят все художественные произведения, планы, наброски и письма поэта". В чем же состоит фальсификация и кто ввел в заблуждение читателей?
стр. 133
--------------------------------------------------------------------------------
Такое "исправление" сшибок последнего печатного издания путем возвращения к автографу, по существу, отменяет работу Лермонтова над текстом. В процессе этой работы он освобождал свой роман от архаизмов, но его языковую правку редактор нового издания снимает, восстанавливая написание по автографу: "английскую" он меняет на "английскую", "физиономий" на "физиогномий", "колени" на "колена", "войдя в комнату" на "взойдя в комнату", "приподнимая" на "приподымая", "поднимаясь" на "подымаясь", хотя первые написания были не только в обоих прижизненных изданиях, но и в тексте "Отечественных записок" - то есть во всех прижизненных публикациях.
Таким образом, приходится сделать вывод, что новое издание закрепляет в основном тексте романа некоторые досадные ошибки и описки1.
Большие сомнения вызывает в новом издании текст поэмы "Сашка" (редактор Т. Голованова). Беловой автограф поэмы, как известно, не сохранился, поэтому поэма правильно печатается по изданию "Academia" (редактор Б. Эйхенбаум), где она в свое время была опубликована по списку, некогда сверенному со списком, бывшим у владельца белового автографа поэмы, пензенского чиновника Панафутина. Но в шеститомнике редактор исправляет текст издания "Academia" по всем имеющимся источникам, печатным и рукописным, не делая никакой разницы между беловыми и черновыми редакциями. С этим нельзя согласиться.
Нарушение одного из основных правил научной текстологии - недопустимость произвольного сочетания текстов разновременных редакций - мы наблюдаем в поэме "Демон". Мотивировка контаминации текста "Демона" в новом издании, кажется, не имеет прецедентов в советской текстологии. Диалог между Тамарой и Демоном "Зачем мне знать твои печали", по словам комментатора, включался (и включается в настоящее издание. - Ред.) вследствие его идейной ценности, несмотря на некоторое противоречие его с новым контекстом" (IV, 415). Так и сказано - "несмотря"!
В рецензии М. Ашукиной было указано, что последняя авторская переработка "Демона" не сводилась к механическому исключению одиозных, с точки зрения цензуры, мест, а породила новую концепцию центральных образов; Лермонтов не просто хотел приспособить текст к цензурным условиям, но дал иную, художественно завершенную редакцию поэмы. При этом он пожертвовал диалогом Тамары и Демона, несовместимым с новым контекстом. Допустимо ли с точки зрения современной текстологической науки (да и просто здравого смысла) восстанавливать исключенный самим писателем диалог, нарушая при этом авторскую волю и идейно-художественную цельность произведения?
Редакторы издания считают, что все удаленное в результате цензурных обстоятельств должно быть восстановлено. Но история литературы знает отдельные случаи, когда цензурные требования служили поводом к переработке текста, а затем этот вынужденный труд художника перерастал в сложный творческий процесс, приводил к новым художественным результатам (достаточно напомнить хотя бы творческую историю "Медного всадника"). Так было и с "Демоном", в последнюю редакцию которого автор ввел новые мотивы, потребовавшие исключения диалога "Зачем мне знать твои печали". И с этим нельзя не считаться.
--------------------------------------------------------------------------------
1 С удовлетворением мы можем отметить, что в IV томе Собрания сочинений Лермонтова, выпущенного Гослитиздатом (1958), большая часть указанных погрешностей в тексте романа устранена (см. стр. 50, 69, 73, 82 и др.).
стр. 134
--------------------------------------------------------------------------------
Интересно, что все это отлично понимают и редактор "Демона" в шеститомном издании А. Михайлова, и авторы письма, опубликованного в "Русской литературе". В этом письме прямо говорится следующее: "А. Н. Михайлова установила, что удаление из текста в последней редакции "Демона" известного диалога "Зачем мне знать твои печали", особенно важного в идейном отношении, не было механическим, оно было связано с одновременной художественной переработкой образов поэмы". Очень хорошо. Это почти дословно совпадает с тем, что сказано по тому же поводу в рецензии "Вопросов литературы". Но в связи с этим - два существенных замечания.
Во-первых, признавая, что удаление диалога не было механическим, редакция шеститомника тут же механически восстановила его, включив в последнюю редакцию поэмы. Это трудно понять и об этом нельзя не пожалеть, причем квадратные скобки, в которые заключен текст, вычеркнутый автором, конечно, не спасают положения.
Во-вторых, авторы возражения заблуждаются, полагая, что именно А. Михайлова "установила" тот факт, что Лермонтов изъял диалог из последней редакции поэмы по соображениям творческого порядка. Не умаляя заслуг А. Михайловой в изучении текста "Демона", мы должны напомнить, что свыше сорока лет назад такое же наблюдение сделал Е. Аничков, указавший, что устранения диалога из последней редакции поэмы "требовала художественная логика"1.
И последнее. Точка зрения авторов статьи, будто бы контаминированный текст "Демона" оправдан тем, что он может служить эталоном для массовых изданий, - неверная точка зрения. Массовый читатель, так же как и специалист, должен быть обеспечен исправным, научно безукоризненным текстом. И почему редакция шеститомника считает свое решение вопроса бесспорным и обязательным для массовых изданий? Напомним, что в 1956 году, как раз в период завершения работы над шеститомником, в Пушкинском доме была защищена (Д. Гиреевым) диссертация, посвященная проблеме текста "Демона"; в ней вопрос о выборе текста решался иначе2.
Разумнее всего, на наш взгляд, было бы давать во всех изданиях, научных и массовых, обе редакции "Демона" - последнюю и редакцию 1838 года, в которой Белинский открывал "миры истин, чувств, красот".
Авторы письма находят "совершенно несостоятельными" упреки рецензента, связанные с текстом стихотворения "А. О. Смирновой". Между тем в данном случае мы имеем дело с ошибкой издания, и отстаивать такую ошибку - труд излишний. Суть дела заключается в том, что это известное стихотворение, во всех прежних изданиях начинавшееся со слов:
Без вас - хочу сказать вам много,
При вас - я слушать вас хочу... -
теперь, в новом издании, приобрело новое начало:
В простосердечии невежды
Короче знать вас я желал,
Но эти сладкие надежды
Теперь я вовсе потерял.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Е. В. Аничков, Методологические замечания о тексте "Демона", СПб, 1914, стр. 26. Отд. оттиск из "Известий Отделения русского языка и словесности" АН, т. XVIII (1913), кн. 3.
2 В 1958 году работа Д. Гиреева "Поэма М. Ю. Лермонтова "Демон" вышла из печати в г. Орджоникидзе; в ней убедительно доказано, что редакция поэмы, предложенная А. Михайловой, неверна.
стр. 135
--------------------------------------------------------------------------------
Откуда взялись эти четыре строки? Они записаны самим поэтом в альбом Смирновой. С них начинается стихотворение, автограф которого сохранился в названном альбоме. Значит ли это, что в новых изданиях следует воспроизводить именно этот текст? Стихотворение тогда же, то есть при жизни автора, появилось в "Отечественных записках" (1840, N 10) без процитированной строфы. Читатель имеет возможность судить о том, насколько невыразительна эта строфа, как портит она все стихотворение своей альбомной банальностью. Если все это и было уместно в экспромте, записанном в альбом светской дамы, то для печати явно не годилось. Видимо, по этой причине первые четыре строки автографа в "Отечественных записках" были отброшены. Лермонтов в это время находился на Кавказе.
Комментатор Г. Лапкина предполагает: "Возможно, что эти стихи были исключены не самим Лермонтовым, а Смирновой" (II, 350). Но ведь это только догадка! А если принять эту догадку, то чем тогда объяснить, что в тексте "Отечественных записок" оказались и еще некоторые изменения и неточности по сравнению с автографом в альбоме? Комментатор отвечает и на этот вопрос: "Изменения могли возникнуть в результате того, что Смирнова передала их (то есть стихи. - Ред.) по памяти". Но это более, чем странно. Ведь в том же номере журнала, на той же странице было помещено еще одно стихотворение из того же альбома - "В тревоге пестрой и бесплодной" Пушкина, также посвященное Смирновой. Комментатор признает, что это стихотворение печаталось "несомненно по автографу в альбоме Смирновой". Как же случилось, что одно стихотворение напечатано по автографу, а другое из того же альбома - по памяти, да еще с изменениями?
Трудно предположить, что редакция "Отечественных записок" напечатала бы стихи Лермонтова без его ведома и без проверки по автографу, имевшемуся под руками, и не просто напечатала, а сократила четыре строки. Не забудем, что к этому времени Лермонтов был уже постоянным и высоко ценимым сотрудником журнала.
Очень важен вопрос о тексте стихотворения "Прощай, немытая Россия". Авторы письма сетуют, что рецензент не поставил "в заслугу изданию правильное решение серьезного текстологического вопроса". Между тем в рецензии М. Ашукиной написано довольно ясно: "Нельзя не приветствовать Пушкинский дом за то, что он восстановил истинное чтение замечательного восьмистишия Лермонтова, долгие годы вытеснявшееся ошибочным". Правда, тут же в рецензии было сказано, что новое издание недостаточно радикально пересмотрело традицию и нашло возможным - в нарушение общепризнанных принципов текстологии - поместить в основных текстах также и недостоверную редакцию стихотворения (петитом, под строкой), Лермонтову явно не принадлежащую.
Авторы письма по этому поводу пишут: "Раздражение рецензента вызвал тот факт, что традиционная, отвергнутая редакция напечатана не в разделе вариантов, как это делается обычно, а под строкой, петитом". Во-первых, неверное решение вопроса о той редакции стихотворения, которая здесь справедливо названа "отвергнутой", отмечено в рецензии без малейших признаков раздражения. А во-вторых, напрасно было бы думать, что отнесение этой редакции в раздел вариантов могло бы удовлетворить научным требованиям. Дело в том, что в разделе вариантов "обычно" помещают варианты, но среди них не может быть места такой редакции стихотворения, которая искажает лермонтовский текст. Помещение в основном корпусе двух текстов стихотворения (одно - петитом) свидетельствует о том, что редакция не нашла решения сложного текстологического вопроса.
стр. 136
--------------------------------------------------------------------------------
Редакционное предисловие, которым открывается шеститомник, заверяет читателей, что все тексты, вошедшие в новое Собрание сочинений, проверены по автографам и наиболее точным публикациям. К сожалению, эта декларация не избавила издание от повторения некоторых старых ошибок, от неправильного прочтения рукописей. Так, в посвящении к трагедии "Люди я страсти" по-прежнему печатается "Имел... в предмете", хотя в автографе отчетливо читается "Имел... в премътъ". Лермонтов не путал "е" и "ъ" и не мог написать "предмът", но обязательно "примъта". "Примета" же стояло и в первой публикации посвящения С. Дудышкиным.
Стихотворение, посвященное И. Мятлеву, по-прежнему озаглавлено "В альбом автору "Курдюковой", хотя имеется автограф, где рукой Лермонтова дано иное название "И. П. Мятлеву".
В стихотворении "Опять вы, гордые, восстали" редакторы упорно не хотят признать чтения "победы прочной знак" и, повторяя ошибку дореволюционных изданий, печатают "победы мрачной знак", несмотря на то, что это чтение гораздо более гипотетично. Стихотворение написано было летом 1830 года, так же как и другое - "30 июля. (Париж.) 1830 года". Оба стихотворения были созданы Лермонтовым под впечатлением мировых событий: борьбы за национальную независимость в странах Юга Европы и революции в Париже. Стихотворения родственны своим гражданским пафосом и близки по своей образной структуре. И там и тут знамя вольности является символом революции. В стихотворении "10 июля (1830)" читаем:
Опять вы, гордые, восстали
За независимость страны,
И снова перед вами пали
Самодержавия сыны,
И снова знамя вольности кровавой...
В этих первых пяти строках мы видим эмоциональное нарастание, и вдруг в кульминационной шестой строке мы встречаем слово, противоречащее по смыслу всему началу стихотворения:
Явилося, победы мрачной знак.
Получается, что поэт, в первых строках приветствовавший революцию, вдруг называет знамя восставших "знаком мрачной победы" (или, по старому чтению, "мрачным знаком победы"). Но стоит только внимательно прочитать автограф, отбросив вековое предубеждение, как станет ясно, что у Лермонтова написано так:
И снова знамя вольности кровавой
Явилося, победы прочной знак...
В том, что у Лермонтова написано именно "прочной", а не "мрачной", можно убедиться не только по автографу, но и по факсимиле, которое имеется в ряде предшествовавших изданий и в последнем издании Гослитиздата; факсимиле нет только в шеститомнике. А оно как раз помогло бы читателям установить правильное чтение. Ошибочность чтения, предложенного в шеститомнике, можно доказать и с помощью палеографического анализа начертания букв "п" и "м", "о" и "а" в соседних словах стихотворения1. Читатель может посмотреть его факсимиле в других изданиях и убедиться, что чтение "мрачной" ошибочно.
--------------------------------------------------------------------------------
1 К такому выводу пришла в свое время Н. Любович (см. "Литературное наследство", т. 58, 1952, стр. 378).
стр. 137
--------------------------------------------------------------------------------
В рецензии, опубликованной в "Вопросах литературы", прямо указано, что полный свод вариантов к текстам Лермонтова, помещенный в новом издании, является бесспорным его достоинством. Действительно, едва ли не исчерпывающий свод - результат большого труда - принесет немалую пользу исследователям наследия поэта. Это очевидно, и в этом мы видим прежде всего заслугу покойного Б. Томашевского.
Положительная оценка раздела вариантов все-таки не лишает нас права обнаружить в нем некоторые недостатки. Понятно, что ни один рецензент не может произвести повторную проверку и сличение всех вариантов с первоисточниками. Поэтому достаточно указать хотя бы отдельные примеры ошибочных чтений и неверных решений. Один такой пример уже приводился в рецензии. Есть и другие. Можно указать хотя бы, что в вариантах студенческой сцены "Странного человека" напечатано: "Шутит, врет, хохочет", а в черновой рукописи стоит: "Шутит, орет, хохочет".
И еще один разительный пример. Стихотворение "На буйном пиршестве задумчив он сидел" напечатано в шеститомнике без последней (третьей) строфы. Это стихотворение связано с темой французской революции, и в нем важно каждое слово. Отброшенная строфа сохранилась в лермонтовской рукописи; рукой поэта написано:
Он говорил: ликуйте, о друзья!
Что вам судьбы дряхлеющего мира...
Над вашей головой колеблется секира,
Но что ж!.. Из вас один ее увижу я.
Правда, эти строки в подлиннике зачеркнуты, но ведь без них весь набросок лишается смысла! Возможно, поэт собирался заменить приведенную строфу другой? Может быть, такая замена просто не дошла до нас? Может быть. Но эти вопросы не тревожат редактора, который отправляет зачеркнутую, но необходимую строфу в раздел вариантов (прежде эта строфа всегда печаталась в основном тексте).
Нам остается коснуться вопроса о комментариях к новому изданию. Признавая справедливость некоторой части замечаний, содержащихся в рецензии М. Ашукиной, авторы письма в целом по сути дела отвергают критику этого важнейшего раздела издания. Даже в случаях как будто бы бесспорных они пытаются придать делу такой оборот, что претензии рецензента и впрямь начинают казаться неосновательными. Так, резонное пожелание о том, что в комментариях должны находить отражение моменты, связывающие произведения Лермонтова с современной ему исторической действительностью (в качестве примера были указаны догадки Л. Гроссмана по поводу драмы "Испанцы" и наблюдения Э. Герштейн в связи с "Тамбовской казначейшей"), превратились под пером четырех литературоведов в требование "канонизировать малоубедительные гипотезы". Между тем речь шла не о канонизации, а о необходимости выразить то или иное отношение к работе по данному вопросу.
Указание на то, что в комментариях к "Маскараду" обойдена историко-литературная характеристика драмы и "не сообщается ничего о ее биографической основе", видоизменилось в разбираемом письме и превратилось в требование трактовать "Маскарад" как произведение, созданное на биографической основе".
Наконец, рецензента упрекают в "извращении фактов" на том лишь основании, что он указал ошибку комментатора (К. Григорьян), назвавшего поэму "Хаджи Абрек" первым печатным произведением Лермонтова. Эта ошибка, допущенная в III томе
стр. 138
--------------------------------------------------------------------------------
(стр. 326), действительно отмечена в списке исправлений, приложенном к VI тому: вместо "первое печатное произведение" следует читать "первая изданная поэма". Но не странно ли, что наборщик внес эту "опечатку" не в примечания к "Демону" или "Сашке", а именно в комментарий к "Хаджи Абреку", который долгие годы считался литературным дебютом Лермонтова?
Если уж авторы письма считают нужным так горячо оспаривать критические замечания даже по мелочам, даже в случаях самых очевидных комментаторских просчетов, то это вынуждает нас подробнее остановиться на недостатках научного аппарата издания.
Спору нет, комментарий научного издания не может превращаться в исследование или научно-теоретический спор по поводу трактовки того или иного произведения. Однако он должен соответствовать современному уровню развития науки и обязан ориентироваться на определенную аудиторию. На кого рассчитан комментарий шеститомника - сказать трудно.
Оказывается, для понимания творчества Лермонтова читателям надо знать, кто была "вторая любовь" двенадцатилетнего мальчика (I, 387 - 388); была ли девица, к которой обращено стихотворение "Соседка", дочерью тюремщика, чиновника или унтер-офицера (II, 348); как поэт развлекал мужа своей двоюродной тетки (II, 335); как у него "исторглись" стихи в "образной" у А. Н. Муравьева и как Муравьев подарил ему пальмовую ветвь, привезенную из путешествия по "святым местам" (II, 331). И это несмотря на то, что уже много лет имеется исследование В. Баранова, разоблачившего так полюбившегося лермонтоведам "святошу" Муравьева. Это исследование дает возможность критически подойти к данному мемуарному источнику и отказаться, наконец, от сомнительных цитат из "Путешествия по святым местам", которые до сих пор перекочевывают из издания в издание.
Стихотворение "Завещание" (1831) прежде печаталось с подзаголовком "Из Гёте". Теперь это указание снято со следующей мотивировкой: "В копии подзаголовок в скобках "Из Гёте". Однако у Гёте нет стихотворения, которое могло бы служить оригиналом данного произведения" (I, 417). Действительно, такого стихотворения у Гёте нет. Но "Завещание" представляет собой вольный перевод в стихах отрывка из "Страданий молодого Вертера" (предсмертное письмо Вертера к Лотте). Этот вопрос давно выяснен в специальной литературе, и нельзя понять, почему он обойден в комментариях к шеститомнику. Также непонятно, почему комментатором не отмечен тот существенный факт, что подзаголовок "Из Гёте" (в копии) приписан рукой самого Лермонтова.
Бросается в глаза несоответствие между объемом примечаний к незначительным стихотворениям и к большим программным произведениям. Местами страницы комментария к лирике заполняются непомерно растянутыми биографиями лиц, которым поэт случайно посвятил то или другое стихотворение. Нас знакомят с биографией товарища Лермонтова по военной школе М. И. Цейдлера, которому он написал экспромт "Русский немец белокурый" (II, 336). В связи с четверостишием, посвященным А. Петрову, полстраницы занимает анализ родственных отношений поэта с семьею Петровых (II, 335), в то время как некоторые программные стихотворения почти вовсе лишены примечаний или прокомментированы настолько элементарно, что невольно возникает вопрос: на кого рассчитаны комментарии, какую цель преследовали их авторы, изготовляя стереотипные разъяснения, вроде следующих: "В стихотворении есть элементы политической сатиры ("Куда ни взглянешь, красный
стр. 139
--------------------------------------------------------------------------------
ворот..."); намек (?1) на полицейский режим в николаевской России имеет общие черты со стихотворением "Прощай, немытая Россия..." (II, 322). Или: "В стихотворении с наибольшей политической остротой выразилось отношение Лермонтова к самодержавно-полицейскому режиму николаевской России" (II, 358). Или: "Выражая в стихотворении резкий протест против самодержавно-крепостнических порядков в России, Лермонтов маскирует свои революционные настроения заглавием "Жалобы турка" (I, 392).
Наряду с этим, в комментариях порой отсутствуют сведения, необходимые для понимания текста, В пояснении к стихотворению "Веселый час" (1829) ничего не сказано о том, что в нем создан образ французского вольнолюбивого поэта; не отмечено, что в стихотворении воспроизводятся мотивы поэзии Беранже, а поводом для него послужили материалы о судебном процессе по делу Беранже, появившиеся в русской печати в конце 1828 года. Вопрос о содержании стихотворения "Веселый час" затрагивался в литературоведческой и даже в научно-исторической литературе (см. С. Б. Окунь, Очерки истории СССР, Л. 1957, стр. 330), и только в академическом издании об этом нет ни слова.
В комментариях к песне "Что в поле за пыль пылит" (II, 370) неизвестно зачем приведены данные о позднейших публикациях этой песни. Между тем гораздо более важно было бы сравнить текст песни у Лермонтова с весьма близким ему текстом, опубликованным тогда же в альманахе "Денница" (1831) и перепечатанным в "Московском телеграфе" (1831, N 4). Сведения об этом давно имеются в лермонтовской литературе (см. статью Н. Мендельсона "Народные мотивы в поэзии Лермонтова" в сб. "Венок Лермонтову", 1914), и вряд ли правильно обходить их молчанием.
В стихотворении "Ужасная судьба отца и сына" слова: "Свершил свой подвиг" поясняются таким образом: "идиоматическое выражение, обозначающее завершение жизненного пути, смерть" (I, 426). Однако "идиоматическое выражение" здесь совершенно ни при чем, так как оно подразумевает устойчивый оборот речи, свойственный только данному языку и потому непереводимый, по своему значению не соответствующий смыслу входящих в него слов.
В научном аппарате нового издания литературное произведение иной раз рассматривается не как живой творческий организм, а как механическое сцепление строк. Так, в комментарии к стихотворению "На севере диком стоит одиноко" дается чисто внешнее описание процесса работы поэта: "Работая над первой редакцией стихотворения, Лермонтов, по-видимому, начал с перевода строфы 2 (черновик ГПБ, N 11, л. 3; на этом же листке, сверху и снизу, - позднейшая работа по переделке во вторую редакцию); затем перевел строфу 1 и к черновому тексту перевода приписал окончательный текст уже сделанного перевода строфы 2, внеся в него некоторые изменения (черновик ГПБ, N11, л. 15 об.). После этого он переписал весь текст набело на том же листе 15 об." (II, 355).
Подобное описание весьма мало дает для понимания процесса творчества; кроме того, изображение этого процесса вообще не входит в задачи комментирования, и, конечно, по этой причине в других аналогичных случаях мы не находим столь подробных объяснений.
Поражает несогласованность мнений разных участников издания. Один и тот же альбом, где имеются рисунки Лермонтова, по словам одного редактора, принадлежал М. А. Столыпиной (VI, стр. 787 и 792), а по словам другого - М. М. Лермон-
стр. 140
--------------------------------------------------------------------------------
товой (VI, стр. 689). Одна и та же VI тетрадь (ИРЛИ, оп. 1, N 6), по мнению одного комментатора, заполнялась "весной и в первую половину лета" 1830 года (V, 725), а по мнению другого - летом и осенью 1830 года (V, 723). При этом комментаторы не спорят между собой, а просто игнорируют друг друга. Стихотворение "Слышу ли голос твой" предположительно датируется 1838 годом на том основании, что оно "находится на одном листе с записью: "Я в Тифлисе...", относящейся, очевидно, к 1838 году (II, 338). Однако в VI томе запись "Я в Тифлисе..." отнесена к 1837 году (VI, 687); следовательно, датировка стихотворения "Слышу ли голос твой" 1838 годом явно утрачивает свою "очевидность".
Определяя даты произведений, комментаторы недостаточно учитывают все многообразие явлений литературной, общественной и политической жизни. Например, датировка "Тамбовской казначейши" основывается на упоминании Лермонтовым о гусарских ментиках (IV, 406), ноне использован анализ откликов на литературную полемику в "Тамбовской казначейше", имеющийся в статье Э. Герштейн. В стремлении уточнись датировку редакторы неожиданно обращаются к такому "аргументу", как "сходствообразной системы". Стихотворение "Унылый колокола звон", всегда датировавшееся по положению в лермонтовской XX тетради, решительно отнесено к 1831 году на том основании, что оно будто бы "развивает мысль двух других стихотворений Лермонтова, написанных им в 1831 году: "Метель шумит и снег валит" и "Кто в утро зимнее, когда валит" (I, 430). Но кому не известно, что Лермонтов в разные годы и в стихах и в поэмах обращался к близким темам и мотивам. Новую дату стихотворения "Унылый колокола звон" редакция считает столь важным открытием, что дважды сообщает о нем в примечаниях (I, 378 и 430). Однако, если стать на такой шаткий путь, как датировка по сходству содержания, то придется поэмы "Исповедь", "Боярин Орша" и "Мцыри" датировать одним годом!
Есть недочеты и в полезной "Летописи жизни и творчества", приложенной к VI тому (составитель В. Мануйлов). Мы, например, узнаем, какого числа и месяца Лермонтов болел "простудою" (стр. 812), как он принимал ванны (стр. 871), как его кто-то отчитывал (стр. 807). В то же время не упомянут факт исключения Лермонтова из Московского университета. Не указан интереснейший документ, хранящийся в архиве МГУ, - ведомость об успехах студентов, где против фамилии Лермонтова написано; "Consilium abeundi" (посоветовано уйти); об этом документе писал Н. Бродский в биографии Лермонтова (Гослитиздат, 1945, стр. 245). Местами летописи жизни и творчества Лермонтова угрожает опасность превратиться в летопись жизни Е. Сушковой (стр. 806 - 808), свидания с которой отмечены составителем совершенно в том же плане, что и свидание Лермонтова с Белинским (стр. 806, 845).
Все сказанное по поводу возражений четырех авторов не означает, что мы не видим никаких недочетов в рецензии М. Ашукиной. Выше уже говорилось о недопустимости неточного цитирования. Не права оказалась М. Ашукина в своих сомнениях по поводу датировки стихотворения "А. А. Олениной", написанного в макаронической манере стихов И. Мятлева. Рецензент предположил неверную дату (1841), так как не принял во внимание публикацию первой части "Курдюковой" в 1840 году, и не придал значения тому факту, что Лермонтов имел возможность еще раньше слышать чтение самого Мятлева. В этом вопросе нужно согласится с авторами письма, поддержавшими датировку шеститомника-1839. Следует
стр. 141
--------------------------------------------------------------------------------
лишь добавить, что в самом шеститомнике в другом случае допущена аналогичная ошибка: стихотворение Лермонтова "И. П. Мятлеву" также отнесено к 1841 году (II, 356) на основании ошибочно принятой даты выхода в свет первого издания поэмы Мятлева (в 1841 году она была издана вторично). Остается пожалеть, что редакторы шеститомника в свое время не располагали той солидной аргументацией, которая изложена теперь в письме четырех авторов; в противном случае они смогли бы датировать это стихотворение более точно, а именно 1839 или 1840 годами.
Однако основной вывод М. Ашукиной редакция как тогда, так и теперь находит бесспорным. Очевидно, что, несмотря на большую работу, проведенную коллективом сотрудников Института русской литературы, готовивших шеститомник, несмотря на ряд удач в области текстологии и комментирования, у нас по-прежнему нет полноценного издания произведений Лермонтова, которое могло бы считаться академическим. Потребность в таком издании остается неудовлетворенной. И авторам письма напрасно кажется, будто только "Вопросам литературы" почему-то пришлось не по душе новое издание Лермонтова. Это далеко не так. Серьезные недостатки издания давно встревожили научную общественность и не раз уже являлись предметом специального обсуждения. Подробное обсуждение шеститомника было проведено сектором текстологии Института мировой литературы имени А. М. Горького (1957 - 1958). Специальное заседание посвятила этому вопросу кафедра русской литературы Саратовского университета (1957). Материалы этих обсуждений частично учтены в настоящей статье.
Хочется думать, что сотрудники Пушкинского дома, несущие ответственность за качество издания Лермонтова, согласятся с тем, что интересы дела вовсе не требуют запальчивости и непременных опровержений по каждому поводу, адресованных всем, кто выступит с критикой их работы.
Показать недостатки шеститомного издания Лермонтова важно хотя бы уже потому, что издательство Академии наук СССР выпускает новое четырехтомное издание. В проспекте этого Собрания сочинений говорится, что оно "подготовлено на основе шеститомного академического издания". Будем надеяться, что работники Пушкинского дома сумеют критически подойти к этой "основе".
стр. 142
Опубликовано на Порталусе 24 января 2011 года

Новинки на Порталусе:
Сегодня в трендах top-5
Ваше мнение ?
Искали что-то другое? Поиск по Порталусу:


Добавить публикацию • Разместить рекламу • О Порталусе • Рейтинг • Каталог • Авторам • Поиск
Главный редактор: Смогоржевский B.B.
Порталус в VK