(КОНСТАНТИН СЕДЫХ)

Сибири, земле сибирской, полынной горечи ее степных далей, суровой и строгой красоте забайкальских хребтов, трудной жизни народа, его поискам счастья, новому, социалистическому Забайкалью посвящены тридцать лет писательской и общественной деятельности Константина Федоровича Седых - поэта и публициста, военного журналиста и прозаика, автора романов "Даурия" и "Отчий край".

В литературной судьбе К. Седых, в его жизненном и творческом пути воплощены черты писательского поколения, рожденного Великим Октябрем. Тяжелое, безрадостное детство, стремительная юность, крылатые мечты о будущем - и революция, в которой была правда и поэзия, пронизывающая свинцовую жизнь самых далеких уголков России.

"Наши силы - от революции, равно как и опыт наш от революции. Мы, молодые, литературно родились после семнадцатого года", - так характеризовал это поколение Л. Леонов.



Свиваются в сверкающие кольца
Над Зерентуем горным облака.
Здесь гибли в рудниках народовольцы,
Здесь жгла чахотка грудь большевика.





Каторжный Зерентуй, острожный Нерчинск, тревожные слухи о "политических", просачивавшиеся в крепкий, на первый взгляд, уклад родной Зерентуйской станицы. А где-то рядом - в рудниках, в шахтах, в тюремных камерах - мучились и умирали люди за свободу, за счастье народное. Это были первые впечатления детства Константина Седых. "За это мало ненависти жгучей к тупой и беспощадной старине!" - гневно писал он в стихотворении "Детство".

Тревожными слухами, новыми невиданными делами врывалась революция в застойный быт зерентуйского казачества. Бесстрашными всадниками с красными ленточками проносилась революционная буря через детство писателя: "На партизан в долину Зерентуя со всех сторон шли белые полки. Но прорвались повстанческие лавы, без выстрела, конями и клинком, и зашумела огненная слава про красный Забайкальский бурелом". И было столько необычного в безудержной жизни революционной Даурии, что хотелось найти какие-то особенные, праздничные слова, чтобы передать свое восхищение социалистической новью. Бурная смена ощущений, впе-

стр. 168


--------------------------------------------------------------------------------

чатлений, порой неясных, смутных, но всегда полных восторженного удивления, лучше всего выражалась средствами поэтическими.

В автобиографии К- Седых рассказывает, как по вечерам у них в доме сходились родственники и друзья и пели "старинные песни яицких казаков, от которых веяло разудалой казачьей вольницей и очарованием подлинной поэзии". Богатырский размах и нарядный склад старинных песен и сказов, яркие образы народной фантазии сливались в восприятии Седых с героической явью советской Сибири. Поэзия народная, с ее страстной мечтой о счастье, с ее чаяниями и надеждами, с жизнерадостной верой в светлое будущее, - эта поэзия становилась правдой жизни. В живой жизни, в которой и романтический порыв, и жгучая жажда подвига обретали реальные свои очертания, лежат истоки поэзии К. Седых.

Летом 1924 года в журнале "Забайкальская деревня" были напечатаны первые стихи К. Седых. Его поэтический талант формировался в те годы, когда еще кипели и бурлили строки тихоновской "Браги", когда "Юго-Запад" Э. Багрицкого будил множество поэтических отзвуков в молодой советской литературе. В 20-е годы создаются "сибирские" стихи И. Уткина, начинается творчество поэта-сибиряка Л. Мартынова, в Сибирских огнях" печатаются стихи П. Васильева. В непосредственной связи с этой романтической струей советской поэзии идут творческие искания К. Седых.

Перу К. Седых принадлежит около десяти поэтических книг: "Забайкалье", "Родная степь", "Праздник весеннего сева", "Первая любовь", "Над степью солнце", "Солнечный край" и др. Тематический диапазон его стихотворений довольно широк: прошлое родного края, сибирская каторга, гражданская война, коллективизация в деревне, социалистическое строительство, Отечественная война, мирный труд советского народа. Но определяющей, ведущей темой поэзии К. Седых, темой, органически присущей его поэтическому таланту, по праву можно считать тему исторического прошлого родного края. В его поэзии это прошлое и настоящее стоят рядом, вместе, как они стоят в самой истории.

Уже в стихах своего первого сборника "Забайкалье" (1933) К. Седых стремится осмыслить и события гражданской войны, и трудовые подвиги сибиряков, и социалистические будни родного края во взаимодействии с общим историческим процессом, которым охвачена вся страна. Поэтому бытовой, этнографический, локальный колорит сборника не превращается в экзотический орнамент, а усиливает поэтическую убедительность и достоверность этих стихотворений. Романтическая приподнятость, взволнованность соединяются с реальными приметами настоящего и прошлого, и благодаря этому преодолевается некоторая риторичность, декламационность стихов К. Седых.

"Стихи этого сборника, - вспоминает в автобиографии К. Седых о "Забайкалье", - были посвящены подвигам героев гражданской войны и строительству новой жизни в деревне". Молодого поэта увлекают живописные характеры прошлого и современности, их сила, трудовая удаль, внутренняя одаренность, народная стихия бунтарей и протестантов против насилия и гнета. Поэта увлекает романтический вихрь истории, красные всадники на лихих конях, преображение старой даурской степи. Сквозь романтическую дымку в "Забайкалье" уже проступают смутные контуры героической темы "Даурии", за расплывчатыми звучными строчками угадывается твердый и крупный почерк эпического повествователя.

Поэтическая картина истории и современности, начатая в "Забайкалье", была

стр. 169


--------------------------------------------------------------------------------

развернута К. Седых в книге "Над степью солнце", многие стихотворения которой создавались в 30-х годах 1, одновременно с работой над первой частью романа "Даурия".



Медлительно, как желтые тымэны,
Бредут над степью грузные века...





В рыжем косматом солнце проносились по даурской земле наездники Батыя; томительно тянулись бесконечные юрты кочевников. В чуткую тишину забайкальской степи вонзался заржавленный кандальный звон Нерчинска и Горного Зерентуя. Медлительно брели над степью грузные века. А теперь... Вступают в колхоз столетиями кочевавшие буряты ("Над степью солнце"); в древней степи на месте заброшенной разрушенной часовенки строится клуб и силосная башня ("На ключе"); там, где когда-то стоял мрачный этапный острог, "где за крепкими, в скобах, засовами каторжане звенели оковами, словно улей, шумит интернат" ("В царском остроге").

Так, в поэзии К. Седых возникает и развивается тема столкновения старой и новой жизни. Грузовик вместо скрипучей арбы, золотистый колос пшеницы на поле, обагренном кровью забайкальских партизан, - вот живое движение истории. "Век нынешний и век минувший" сталкиваются не только за лазоревыми сопками Даурии или на зеленом льду Аргуни, сшибаясь жесткими холодными клинками, но и внутри человека, в его сознании.

Тема прошлого и настоящего родного края не умещается в лирической плоскости. В стихах сборника "Над степью солнце" эмоциональная реакция, лирическое восприятие мира подчиняются конкретному изображению реальной действительности, будь то стихи о необычайном свадебном поезде, где дружки и шафера - переодетые партизаны ("Свадьба"), будь то строчки о Марье-скотнице, поселившейся в новом доме ("Наша улица"). На смену лирическому герою, видящему мир при ослепительных вспышках романтических событий, в поэзию К. Седых приходят события и герои в их ежедневной, будничной правде. Появление новых героев требует использования каких-то иных поэтических средств. Центр тяжести стихотворения с лирического монолога, поэтической декларации перемещается на стихотворный рассказ, раскрывающий социальную и психологическую сущность изображаемых людей и событий. Методы поэтического изображения становятся полнее, шире, объективнее.

Таким образом, в стихах сборника "Над степью солнце" преобладающее значение приобретают элементы эпического характера (см., например, стихотворение "Забайкалье"). Поэтический материал этого сборника позволяет проследить, как оформляются принципы отображения исторических событий в поэзии К. Седых, как складывается органическое единство лирических и эпических элементов, как сливаются романтический пафос и бытовой фон - одним словом, как протекает процесс того сложного творческого синтеза, о котором писал поэт в своем стихотворении "Мечта":



Нужны слова высокого накала,
Неимоверно трудной простоты,
Чтобы, как в камне, песня высекала
Эпохи величавые черты.






--------------------------------------------------------------------------------

1 Окончательную редакцию эти стихотворения получили в 1948 году. См. Конст. Седых, Над степью солнце, Новосибирск, 1948.



стр. 170


--------------------------------------------------------------------------------

Именно эти "слова высокого накала", слова "неимоверно трудной простоты", именно это естественное сочетание возвышенного, героического и обыкновенного, будничного были найдены К. Седых в романе "Даурия", воплотившем величавые черты эпохи революции и гражданской войны в Забайкалье.

"В 1934 году у меня возникла мысль написать роман, посвященный событиям гражданской войны в Забайкалье. Два года я собирал материал для этого романа...

Писать роман я начал в 1936 году. В 1939 году в альманахе "Новая Сибирь" были опубликованы первые главы "Даурии", тепло встреченные читателями и критиками. К началу Великой Отечественной войны первая часть романа была закончена", - сообщает К- Седых в автобиографии. За первой частью "Даурии" легли трудные и суровые годы войны. "Над второй частью "Даурии", - продолжает писатель, - я начал работать в 1946 году. Работал с большим увлечением. Пережитое за годы войны заставило меня увидеть все в более ясном свете, на многое взглянуть по-новому".

В 1948 году роман "Даурия" был закончен. Этой книге было отдано пятнадцать лет писательских раздумий, сомнений, исканий.

Организующая сила романа К. Седых - патриотический пафос, любовь к отчизне, чувство родной земли. Чувство родной земли - это та благодатная почва, из которой вырастает высокая гражданственность, очищенная от всего стихийного и дремучего общественным сознанием, - патриотизм. Чувство родной земли в романе "Даурия" чрезвычайно сложно. Оно многогранно преломляется, многократно отражается в эпизодах, сценах, образах романа. Родная земля предстает на страницах "Даурии" в красочных картинах даурской природы, в щемящей тоске пахаря по засеянному полю, в народной памяти о казацкой вольнице Емелья - на Пугачева.

"Зеленая падь широко и прямо уходит на юг, где сливаются с ясным небом величавые гряды горных хребтов. В пади под тенистой навесью кустов черемухи и гладкоствольных верб, - голубой поясок неширокой, извилистой Драгоценки. В кипрейнике и бурьянах правого берега - черные срубы бань, замшелые плетни огородов, тусклая позолоть крытых тесом шатровых крыш".

Это поселок Мунгаловский. Мунгаловцы ведут свою родословную от яицких казаков, сосланных на каторжные работы в Нерчинск за участие в пугачевском восстании. Отбыв каторгу, пугачевцы осели на даурской земле, и живой крепью навсегда привязала их к себе земля. И нет прочнее крепи, чем та, которая кормит и держит и российского мужика, и забайкальского казака. Крепь эта - "власть земли", в которой нередко проступает звериный инстинкт собственности. В сцене сходки в Мунгаловском, в разделе покоса, в переделе земли с мостовцами наглядно и выразительно показана писателем цепкая хватка собственнического инстинкта.

Но власть земли - это не только слепая свирепая страсть, искажающая душу человеческую, власть земли - это та "тяга земная", которая служит героям "Даурии" источником созидательного труда, в которой черпают они и свою казачью удаль, молодечество и свою боевую силу и мощь. Щедра на горе, обильна бедами даурская земля, но она - своя, родная, кровная, и поэтому не может быть ни радости, ни счастья без ее свободы и независимости. В 1854 году сражается на Амуре против англичан Андрей Улыбин. Воюют с японцами в 1904 году Северьян Улыбин и Семен За-

стр. 171


--------------------------------------------------------------------------------

бережный. В поселок возвращаются казаки, звеня "Георгиями", покрытые рубцами и шрамами. А сколько мунгаловцев, брошенных царским правительством в империалистическую бойню, навсегда останется лежать в чужой, нездешней земле!

Вдохновенные картины труда в "Даурии", ратная доблесть забайкальского казачества, воинское мужество, верность родному краю - это иная, светлая и возвышающая сторона власти земли. В битвах с врагами закаляется любовь героев романа К. Седых к отчизне, в освобождении от жестокого гнета "нутряного" и "утробного" растет и развивается патриотическое чувство даурских казаков. Уже не клочок вспаханного и засеянного поля, даже не поселок Мунгаловский, не казачье Забайкалье, а вся Россия становится той родной землей, за свободу и счастье которой надо бороться. Ширится в сознании мунгаловцев представление о родине и счастье, углубляется чувство родной земли, превращаясь в действенную и грозную силу, организуемую сибирскими большевиками на борьбу за новую, социалистическую жизнь.

В исторической обстановке гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке (Колчак, банды Семенова, меньшевистская и эсеровская контрреволюция, а за всем этим - американские и японские интервенты) борьба за советскую власть неизбежно принимала характер освободительного движения всего народа против иностранного нашествия. Болезненно остро осязают свою внутреннюю связь с даурской землей, свою любовь к родной стороне герои романа К. Седых в тот трудный час, когда во Владивостоке хозяйничают американские захватчики, а по Забайкалью расползаются желтые колонны японцев.

В благородной ярости к оккупантам, в национальной гордости, свободолюбии, именно в этих исконных человеческих чувствах, вызывающих мощный патриотический порыв, рождается революционность героев романа, которая поднимает и ведет их под красные знамена.

В эпоху великих общественных битв, когда патриотический подъем достигает всенародного размаха, чувство родины становится критерием социальной оценки событий и людей. Чувство родной земли - это демаркационная линия, которая определяет расстановку классовых сил в "Даурии", четко разделяя друзей и врагов народа. Отношением к родине измеряются дела и дни героев романа. По ту сторону пограничной Аргуни, по ту сторону родной земли, оказываются враги: купцы Чепаловы и атаманы Каргины. Лишенные чувства родины, они обречены. А трудовое казачество, красные повстанцы Федот Муратов, Семен Забережный, Роман Улыбин навсегда остаются верны своей родной Даурии, ставшей теперь советской.

В. И. Ленин в работе "Русская революция и гражданская война", анализируя характер корниловско-калединского движения, писал о казачестве: "Что касается до казачества, то здесь мы имеем слой населения из богатых, мелких или средних землевладельцев (среднее землевладение около 50 десятин) одной из окраин России, сохранивших особенно много средневековых черт жизни, хозяйства, быта. Здесь можно усмотреть социально-экономическую основу для русской Вандеи"1. Но вместе с тем В. И. Ленин решительно подчеркивал дифференцированность, неоднородность русского казачества, его классовых симпатий и стремлений, указывая, "что большинство бедноты и среднего казачества больше склонно к демократии..."2, а носителями реакционных, мракобесных тенденций являются только зажиточные верхи.


--------------------------------------------------------------------------------

1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 26, стр. 15.

2 Там же.



стр. 172


--------------------------------------------------------------------------------

В романе "Даурия" процесс расслоения, рост противоречий внутри казачества представлен очень убедительно. Используя прием социального контраста, К. Седых строит свой роман на противопоставлении различных групп казачества: от станичного атамана Лелекова до батрака Алехи Соколова. На истории двух казачьих семей - Улыбиных и Чепаловых - писатель последовательно и детально проводит сопоставление жизненных судеб, быта, нрава, привычек и т. д. Вот, например, описание дома Улыбиных и Чепаловых:

"Пятистенный дом Улыбиных у самой речки. Он глядит полуовальными, в желтых наличниках, окнами прямо на полдень. У окна, в огороженном дранками садике вечнозеленые елки, иглистая недотрога-боярка да воткнутые в квадратную грядку колья в хрупких колечках прошлогоднего хмеля".
"Просторный и прочный, на сером фундаменте дом - лучший в поселке... Двухсаженные заплоты ограды и створы широких, крытых тесом ворот выкрашены синей краской... От веранды и до амбаров протянута проволока. По ночам, громыхая цепью, вдоль проволоки мечется волкодав, лающий хриплой октавой".






Заурядный улыбинский дом с крохотным садиком и тяжелая чепаловская крепость, окруженная высоким забором, злобный пес, стерегущий хозяйское добро, укрытое за многими запорами.

Отлична и семейная хроника Улыбиных и Чепаловых. У мыса Де-Кастри истребляет старик Улыбин английский десант, храбро сражается с японцами Северьян, а Сергей Ильич Чепалов берет уводом жену с изрядным приданым, его сын жульничает с казенным провиантом и грабит китайцев. Тяжким трудом землепашцев живут Улыбины, упорно бьются на своем поле. А тут то волк задерет лошадь, то сгорит припасенное на зиму сено. Чепаловым же все впрок идет: и чей-то пожар, и соседский неурожай, и чужая беда.

Противоположность судьбы Улыбиных и Чепаловых, обусловленная не какими-то случайными удачами или неудачами, а самой жизнью, ее общественной логикой, в новых исторических условиях, в борьбе за родную землю, за народное дело, вырастает в острый конфликт Романа и Алехи, конфликт, который может разрешить только сама жизнь. Столкновение, антагонизм молодого поколения Улыбиных и Чепаловых в романе К. Седых приобретают значение исторической коллизии.

В Мунгаловском так уж исстари повелось, что на праздничных игрищах, на вечерках враждуют между собой парни с нижнего и верхнего конца поселка. И вот низовскому Роману Улыбину и верховскому Алешке Чепалову полюбилась одна девушка, и никак не разойтись им. Колотит Роман Алешку на ночной поселковой улице, стреляет и ранит молодого Улыбина чепаловский работник в лесной чаще. Но много художественного такта писателя в том, что он, подробно рассказывая в своем романе об отношениях Романа и Алешки, не привносит в них искусственно элементов социального и классового порядка. Социальную окраску конфликт этих антиподов получает лишь в тех жизненных ситуациях, в которые Роман и Алешка поставлены в "Даурии" позднее. Ведь сначала Роман дерется с Алешкой не потому, что видит в нем классового противника, а потому, что Алешка из низовских, из чепаловских, потому что он постылый муж любимой Романа; Нужны годы, встречи с людьми, с жизнью, с революцией, чтобы субъективная неприязнь, инстинктивная ненависть превратились в классовую непримиримость.

стр. 173


--------------------------------------------------------------------------------

Это сознание социального антагонизма отчетливо выступает в рассказе Романа о бесславной гибели Алешки Чепалова, убитого Семеном Забережиым. Скрываясь от преследования своих богатых поселыциков на заимке у Дашутки, Роман Улыбин сообщает ей о смерти Алешки, пытавшегося перебежать к Семенову. "Выслушав его, Дашутка помолчала и вдруг спросила: "А если бы тебе довелось быть на месте Семена, убил бы ты Алексея?" - "Убил бы. Про меня, конечно, подумали бы, что я его из-за тебя убил... Только правды в этом не было бы... А вот за то, что он к Семенову побежал, к холую японскому, за это я бы ему спуску не дал", - сказал Роман жестко и горячо".

Улыбины и Чепаловы образуют два полюса, вокруг которых располагаются герои "Даурии". Все честное, благородное, светлое тянется к Улыбиным. И, наоборот, темные антинародные силы стихийно влечет к волчьему миру Чепаловых. За Романом и Василием Улыбиными идут Тимофей Косых, Федот Муратов, Семен Забережный. Заклятым врагом казачества предстает на страницах романа мунгаловская дружина, в которую входят Чепаловы, Каргин, Платон Волокитин. Два полюса, два мира - это закономерный исход исторического процесса классовой дифференциации казачества, высшей точкой которого стала революционная ломка существующего общественного образа жизни и гражданская война. Художественным отражением этого исторического процесса в "Даурии" являются и живописные картины мунгаловского быта, и система образов романа.

Широкий общественный и социальный смысл вложен автором в образ Семена Забережного, в котором, пожалуй, наиболее резко, обнаженно проявилась вся сложность, спутанность, противоречивость жизненного склада казачьей Даурии.

Семен Забережный - человек беспокойной судьбы. Один из тех неутомимых ходоков, которыми столь богата была старая Россия. Сначала поиски своей доли, потом - счастья для многих, для всех - вот тернистая дорога Семена. Разного довелось ему натерпеться: и военная служба со всеми неизбывными ее горестями, и незаслуженная звериная ненависть своего же посельщика, Никифора Чепалова, и бедность, нищета, голод.

Но упорен в своей вере в человеческую справедливость, в своих поисках "земли обетованной" отчаянный казак. Дорогой ценой покупается упрямая Семенова вера. Мунгаловские богатеи отправляют Забережного в станичную каталажку, когда он пытается считаться правами с купцами Чепаловыми, запахивая их залежь; приисковый приятель пробивает голову Семену, вступившемуся за беззащитных китайцев, которых бесстыдно грабит артель. Неудачи, несчастья неотступно преследуют Семена. Казалось, пора бы надорваться его благородному чувству, пора бы откачнуться Семену от безрадостного стояния за правду, навсегда озлившись на своих посельщиков, на казаков, на весь мир. Но так велика нравственная сила Забережного, что никакая внешняя логика событий, никакие плоские истины Чепаловых не могут заставить его отказаться от своей большой человеческой правды. В Семене зреет не озлобленность, не человеконенавистничество, а гуманистическая обида за людей, которая больно точит его сердце.

Замечательна встреча Семена с бродяжкой-стариком в станичной каталажки. Захлебываясь надсадным чахоточным кашлем, дед бросает Семену злые, колючие слова о своем горе: "Подождите, казачки, отольются когда-нибудь волку овечьи слезки..." Мрачнеет на душе у Семена от этих слов: ведь ему-то ясно, что он со стариком "одного поля ягода", что их "счастье на один аршин мерено", и тревожно

стр. 174


--------------------------------------------------------------------------------

становится Семену, бродят в голове какие-то новые мысли: "Семен не ответил ему. Неприкрытая ненависть старого бродяги к казакам крепко поразила его, заставила напряженно думать. Семен был из тех, кто тоже мало радости видел в жизни. А вот бродяга считает его счастливчиком только потому, что увидел на нем казачью фуражку. Да и откуда бродяге знать, что Семен - это не Каргин, не Лелеков, что он тоже горюн. Больно было думать, что и его считают цепной собакой простые несчастные русские люди, которых так часто проводят по тракту закованными в кандалы".

В сбивчивых думах Семена Забережного, в которых сквозит жалость к человеку, постепенно светлеет мысль о своей близости к людям, закованным в кандалы, измученным жестокой неправильной жизнью, разгорается мужественное сознание, что правду надо искать не одному, а вместе с ними. Лучшую долю следует добывать не только для своего кособокого домика, нет, нужно бороться за общее счастье всех людей. Не случайно, что именно теперь, вернувшись из каталажки, Семен принимает участие в подготовке побега "политических". Не христианская жалостливость, не идея страдания - муку принять за чужое горе, - а чувство солидарности со всем народом, возникшее из страстной жажды правды и справедливости, жажды, обостренной ощущением разомкнутости, неприкаянности, движет Семеном Забережным. Смутная Семенова тоска по хорошей жизни вырастает в мечту о царстве труда и счастья, о социализме, о котором гадают они с Тимофеем Косых. За эту заветную мечту сражается Семен в даурских степях, защищает советскую власть в поселке Мунгаловском.

Русская литература знает немало странников, бродяг, подвижников, в поисках счастья мыкающих свое горе по бесконечным дорогам родной земли с верой в близкое избавление, в грядущую справедливость. Образы этих искателей в значительной степени традиционны. В романе К. Седых существенно то новое, что решительно входит в жизнь Семена Забережного, что круто и бесповоротно изменяет его судьбу, да не только его, но и судьбу всего народа. Это революционная борьба под руководством Коммунистической партии.

Вот в Мунгаловский приходит известие об аресте сына Андрея Улыбина - Василия. Говорят, будто нашли у него при обыске пачку революционных прокламаций. Верховские богачи начинают сторониться Улыбиных, купец Чепалов не отпускает им товары в кредит, а мунгаловский священник обрушивает на своих прихожан гневную проповедь о бунтарях и смутьянах. Вот Роман слушает рассказ о "политических", о каторге, о зверствах каторжных начальников. Такие рассказы навсегда остаются в памяти. Вот однажды приезжает в поселок новый кузнец. На самом краю Мунгаловского, у Драгоценки, ставит он свою кузню... И только потом узнают посельщики, что кузнец был "членом социал-демократической партии большевиков", что "по заданию партии он должен был содействовать побегу с Нерчинской каторги видных участников революции 1905 года".

Так отблески какой-то иной жизни, бурной, мятежной, пугающей и радующей, прорезывают небо Даурии. Промелькнет случайное слово, необычное лицо. Но они оставляют неизгладимый след в жизни казаков. Через такие эпизоды, детали, штрихи К. Седых вводит в свой роман тему революции и партии.

В период работы К. Седых над "Даурией" советская литература уже имела прочные традиции художественного отражения исторической роли Коммунистической партии в революционной борьбе народа, уже накопила ценный опыт в создании

стр. 175


--------------------------------------------------------------------------------

образов большевиков. Был твердый, несгибаемый Левинсон, был размашистый Жухрай, был комиссар Клычков. Воздействие этих плодотворных традиций на решение темы партии в "Даурии" очевидно. Но очевидно и другое: книги А. Фадеева и Д. Фурманова были прочитаны К. Седых своеобразно. О самобытности писательского подхода к проблеме партии и партийных руководителей в "Даурии" свидетельствуют прежде всего те различные художественные приемы, которые использует автор, изображая большевиков в своем романе.

Последовательно, постепенно, в гуще жизни, в кипении событий вырисовывается забайкальский коммунист Василий Андреевич Улыбин, В первых двух частях "Даурии" о Василии Улыбине известно только, что он - мунгаловский казак, осужденный на каторгу "за принадлежность сообществу, поставившему себе целью ниспровержение существующего строя". Василий появляется или на даурской дороге в толпе политзаключенных, или у дымного костра, где он едва успевает украдкой шепнуть несколько ласковых слов отцу, или в тюремной камере перед ревизующим каторгу губернатором. На этих моментальных снимках нелегко разглядеть его суровое лицо с мальчишескими озорными глазами. Но постоянно ощущается незримое присутствие Василия Улыбина в жизни мунгаловцев. Не спит по ночам атаман Елисей Каргин, вспоминая требовательный взгляд Василия, его строгое лицо. Вспоминает своего посельщика и Семен Забережный, и что-то распрямляется у него внутри, как от хорошего слова, как от большой удачи. Мучительно путаясь мыслями, думает о дяде Роман Улыбин.

Посредством, казалось бы, незначительных штрихов, через восприятие других героев романа создает К. Седых образ Василия Улыбина. В народной буре революции и гражданской войне от сцены к сцене, от эпизода к эпизоду развивается характер Василия, резче, отчетливее показывает писатель черты коммуниста, черты партийного руководителя. Печать героической романтики, богатырского размаха народной стихии, печать эпического лежит на образах большевиков Кушаверова и Фрола Балябина.

В революционном творчестве народных масс встает на страницах "Даурии" великий Ленин. Образ вождя венчает и завершает тему партии в романе. В прекрасной душе народа, озаренной пламенем героических событий, рождается легенда о Ленине. И вот его имя, пронесенное в сердцах казаков сквозь огненные версты революции и гражданской войны, сходит на страницы "Даурии": "Да здравствует Ленин!.. Ленин!.. Ленин!.. - буйным многоголосьем отозвались партизаны, потрясая вскинутыми винтовками и клинками".

Роман К. Седых "Даурия" вышел в 1948 году в Читинском и Иркутском областных издательствах. Книга принесла писателю заслуженную славу. Появлялись новые издания. Роман оттачивался, шлифовался...

В 1953 году в журнале "Сибирские огни" был опубликован киносценарий "За счастье народа" К. Седых и И. Назарова. Киноповесть воскрешает революционное прошлое Сибири, рассказывает о подвиге народа, который в жестокой и кровавой борьбе с контрреволюцией и интервенцией, направляемый и вдохновляемый Коммунистической партией, отстоял свою свободу и счастье.

...Петроград семнадцатого года. В перспективу Невского уносит поднимающуюся "Марсельезу". Листовки, листовки... "Декрет о земле", "Декрет о мире":

стр. 176


--------------------------------------------------------------------------------

"Большевики предлагают всем народам и правительствам мир". Американская эскадра военных кораблей идет во Владивосток. Над городом развеваются французские, японские, английские флаги. Орудия американского крейсера нацелены в сторону города. А в салоне корабля нежно, под сурдинку звучит Шопен, потом - старинное, горькое, родное. На чужом корабле играют чужие руки: "По диким степям Забайкалья..." И мрачная, траурно-черная степь светлеет, оживает, и вот уже мчит по этой степи красная конница...

Мелькают сцены, кадры киноповести: Петроград, Владивосток, Иркутск, Чита, штаб белых, японское консульство, солдатский митинг, пулемет, расстреливающий вражеские цепи, грозовые вспышки молний, жгучий призыв ("Советы в Чите гибнут! Да здравствуют Советы во всем мире!"), огненная топка паровоза, на который поднимается Сергей Лазо; развертывается яркая лента событий, сверкает калейдоскоп картин, эпизодов, лиц - и оживает киноповесть, захватывает своей стремительностью, своей исторической и художественной правдой.

Жанровое своеобразие киносценария - быстрая смена кадров, чередование планов изображения, лаконизм языка киноискусства, когда авторское "вмешательство" в естественное течение, ход событий и явлений, отраженных в произведении, сведено к предельно кратким титрам, когда особую художественную значимость в сценах и эпизодах получает пауза, жест, - это жанровое своеобразие позволяет К. Седых и И. Назарову в рамках киноповести передать факты революционной истории в многосторонних их проявлениях и формах, показать пестрое множество персонажей от американца Найта, японского консула Кураки, белогвардейца Смирнова до красного казака Мишки, матроса Лебедя, коммуниста Поливанова. Художественная специфика киносценария "За счастье народа" обусловливает подчеркнутое сближение событий, отделенных друг от друга во времени и пространстве, но однородных по своему внутреннему характеру.

Сливаются в могучий гул и грохот народной бури залпы в Петрограде и выстрелы на иркутском вокзале, скрещиваются, пересекаются судьбы героев киноповести: на сибирской земле в смертельной схватке сталкиваются японец Кураки и комиссар Поливанов, предатель Мунгалов и забайкальский казак Мишка, начальник белых карателей Смирнов и красный командир Лазо.

Сергей Лазо, образ которого в романе "Даурия" был фактически только намечен, в киносценарии показан как истинный исторический деятель, руководитель и организатор революционно-освободительной борьбы в Сибири и на Дальнем Востоке. В романе "образ легендарного С. Лазо, - пишет К. Седых в автобиографии, - я создавал исключительно по воспоминаниям его боевых друзей и соратников, опубликованным в печати". Сказалась некоторая скованность материалом: фактическая достоверность заслонила правду жизни, документальная подлинность подменила правду искусства. В "Даурии" писатель воспроизвел лишь исторические приметы Лазо, не коснувшись его внутреннего облика, не затронув глубинные, живые пласты его характера.

Авторы киноповести "За счастье народа" не остановились на литературной реставрации революционной биографии Сергея Лазо. В киносценарии пределы историко-литературного персонажа в известной степени раздвинуты, и это объясняется не только тем, что Лазо изображен в широких связях и отношениях с окружающими (партийная дружба с Поливановым и машинистом Павлом Ильичом, ласковая забота о Мишке, нежная любовь к Ольге), но также еще и тем, что и "личные сцены",

стр. 177


--------------------------------------------------------------------------------

и мягкая интимная интонация, и лирический "подтекст", освещение образа изнутри - служат средствами художественного обобщения, обобщения через массовое, ежедневное, житейское. В этом обобщении - ключ к оптимистическому раскрытию трагической судьбы Сергея Лазо, источник жизнеутверждающего финала произведения. Пламенной клятвой большевика, торжественным гимном грядущему человеку и миру звучит монолог Сергея Лазо. И он, именно этот человек будущего, возникает в заключительных кадрах киносценария: "С высоко поднятой головой поднимается по лестнице Лазо выше и выше. Пламя открытой топки паровоза ярким светом освещает его прекрасное лицо". И вот уже растет, высится его фигура, окруженная сподвижниками и друзьями, застывает тяжелой бронзой монумента, на котором начертаны вещие слова Сергея Георгиевича Лазо: "За эту русскую землю, на которой и сейчас стою, мы умрем, но не отдадим ее никому".

...Пронеслись по даурской степи красные всадники, прогремели в забайкальских сопках бесконечные раскаты орудий, прорезали тысячелетнюю застойную тишину сибирской тайги партизанские "максимы" и "гочкисы".

"Немало воды утекло с тех пор. Немало пережито невзгод и тяжелых утрат. Нет в живых ни Павла Журавлева, ни красногвардейского командарма Сергея Лазо. Один умер от осколочной раны в бою, другой был предательски схвачен японцами во Владивостоке и сожжен в паровозной топке. Никогда не забыть этих людей". Народная память сохранила их имена, дела, образы. Это время принадлежит истории, это время принадлежит нашей советской литературе. И вот перед читателем "Даурии" - роман К. Седых "Отчий край", над которым писатель работал в 1954 - 1957 годах.

Это новая встреча с героями "Даурии", встреча с полковником Народно-революционной армии ДВР Романом Улыбиным, председателем Мунгаловского ревкома Семеном Забережным, одним из руководителей Дальбюро ЦК РКП(б) Василием Андреевичем Улыбиным. Роман рассказывает о самоотверженном труде людей, направленном на построение грядущего социалистического мира. И мунгаловская учительница Людмила Ивановна, читающая в поселковом клубе горьковского "Буревестника", несущего бурю, грозу, штормовую свежесть, и известный забайкальский партизан Семен Забережный, который чувствует себя рядом с учительницей скинувшим много горестных лет, и партийные руководители ДВР - Блюхер и Постышев, и доблестный сын монгольского народа Сухэ-Батор - все герои романа К. Седых пронизаны чувством революционной нови, чувством юности и цветения. "Отчий край" К. Седых - встреча с молодостью нового мира, рожденного революцией.

"Молодость, молодость!..

Я не знаю человека, который думал бы о тебе без волнения и благодарности, без улыбки на самых суровых устах. Всем нам светило твое незакатное солнце, гремели весенние громы, бил в лицо неуемный ветер, шумели деревья и кланялись травы в степи. Все твои краски и звуки, мечты и дерзания, радости и печали храним мы в памяти, как драгоценный дар. И чем ярче было твое неповторимое цветенье, тем полней и значительней вся последующая жизнь человека на этой чудесной земле..."

В этом поэтическом авторском монологе, предваряющем повествование, сконцентрирована общая тональность всего романа, посвященного событиям последних лет гражданской войны в Забайкалье и на Дальнем Востоке: разгрому контрреволю-

стр. 178


--------------------------------------------------------------------------------

ции и интервенции, началу мирной социалистической жизни, строительству нового мира. У истоков этого мира стоит революция, ее дела, люди, герои, юная поросль великой эпохи, лучистая молодость, расцвечивающая жизнь подвигами, мечтами, своими первыми радостями, своей ликующей верой в человеческое счастье. Именно поэтому тема молодости нового, социалистического мира является определяющей темой "Отчего края", и образы подростков Ганьки Улыбина, Гошки Пляскина, Веньки Рогожина несут весьма значительную художественную нагрузку в романе К. Седых.

От руки белых карателей погиб отец Ганьки, Северьян Улыбин, ушел биться против врагов родного края его старший брат, Роман. Рано оборвалось его детство. "Нелегкая молодость выпала на долю казацкого сына Ганьки Улыбина. Простодушным, не знающим жизни подростком проводила его в партизаны убитая горем мать. Солнечным майским утром, под раскаты артиллерийской пальбы, умчался он на коне из ограды родного дома". Нестерпимо долгими стали версты его возвращения, его путь в родной поселок. Была ежедневная смертельная опасность партизанских троп, была жуткая гибель лесного лазарета красных, был страшный бой под Богдатью, когда в железном лязге и скрежете битвы, в ее кровавом ужасе открылся казацкому подростку социальный и исторический смысл той борьбы, участником которой он оказался.

Сквозь жестокие дни войны, мучительные перепутья побед и горьких поражений, сквозь бедствия и утраты проходит Ганькина дорога домой. А в Мунгаловском его ждет родное пепелище и дорогие могилы на поселковом кладбище. И когда он склоняется над могильными крестами, невыносимая боль охватывает его. Но вместе с болью пробуждается стихийное ощущение жизненной силы, бессмертия той земли, которую он видит, вечно цветущей, вечно живой отчей земли: "Перед этой вечно новой и волнующей красотой земли острый приступ тоски и скорби сменился в Ганькином сердце величавой и тихой грустью, строгим раздумьем... Так началась... после всех утрат и потрясений новая, далеко пока не счастливая жизнь". Так Ганька Улыбин стал взрослым.

В жизни Ганьки, секретаря Мунгаловского ревкома, верного помощника Семена Забережного, Ганьки, первого комсомольца в поселке и делегата на читинский кооперативный съезд, в его жизни по-новому, по-иному повторяется и мятежная молодость старого большевика-подпольщика, политкаторжанина Василия Андреевича Улыбина, и буйное половодье, пылкая и страстная юность Романа. Большая недолюбленная любовь Романа к Дашутке, неслучившееся, непришедшее его счастье вновь оживают в возникающем чувстве Ганьки Улыбина к дашуткиной сестре - Верке Козулиной. В Ганькиной жажде видеть мир, изменить его, строить, начать новую, какую-то еще невиданную жизнь узнает Василий Андреевич свое далекое, минувшее. Это возвращение молодости, обновленной, еще более прекрасной, чарующей, притягательной. Но это и та кровная, преемственная связь поколений борцов и созидателей, осененных пламенным знаменем революции, впитавших дорогие капли крови отцов, братьев, сыновей, та нерасторжимая связь поколений, которая служит залогом бессмертия общего дела всего человечества - борьбы за свободу и счастье. Борьбе этой посвящает свое творчество и Константин Седых.

стр. 179