(ОТ РЕДАКЦИИ)

В нашем журнале (1958, N 6) была опубликована статья Л. Гумилевского "Заметки писателя (К павловскому учению о слове)". Разбирая проблемы художественной стилистики, автор доказывал, что учение Павлова о слове дает нам объективные критерии для оценок словесного мастерства. С Л. Гумилевским вступил в спор П. Якобсон (1958, N 8); в полемику включились и читатели. В своих статьях и письмах они высказывали самые разные мнения о "Заметках писателя" и поднятых в них вопросах.

К. Кострин, главный технолог Ухтинского завода, считает плодотворным вывод о том, что изобразительная и эмоциональная сила слова зависит от его многообъемлемости, подкрепленности конкретной картиной жизни, от новизны употребления. Но сделанное Л. Гумилевским, по его мнению, лишь первый шаг, и он призывает к "более углубленной и расширенной разработке" проблем художественности. "Многое еще надо изучить и исследовать, - справедливо говорит он, - чтобы учение Павлова включить в арсенал средств, служащих основой для решения вопросов творческого порядка".

О. Липская (Москва), сотрудница научно-исследовательского института, видит пользу "Заметок писателя" в том, что они обращают наше внимание на особенности художественно мышления. Это тем важнее, говорит она, что многие наши писатели часто сбиваются с пути изображения на путь рассуждений, описывают вместо того, чтобы показывать, и это резко снижает уровень художественного мастерства.

Е. Персикова (Саратовская область), тридцать три года проработавшая педагогом, считает заслугой Л. Гумилевского прежде всего постановку вопроса о том, как "писателю лучше всего донести свое слово до читателя". По ее мнению, статья "поможет писателям найти пути художественно-эмоционального воздействия на сознание читателя".

Читательница Т. Любчик (Москва), химик по профессии, относится к статье более сдержанно. На ее взгляд, примеры, которыми доказывает свои взгляды Л. Гумилевский, лежат "ближе к теории литературы, чем к физиологии".

Философ и физиолог А. Брудный (Фрунзе) прислал нам статью "Заметки физиолога". Специалисты-физиологи, говорит он, давно убеждены, что их наука "имеет известное отношение к литературному творчеству". Разбирая не-

стр. 198


--------------------------------------------------------------------------------

которые проблемы художественной деятельности, он доказывает, что павловское учение помогает материалистически обосновать их. Опираясь на мысль Павлова о делении людей на три типа - мыслительный, художественный и средний, - А. Брудный анализирует некоторые особенности художественного типа нервной системы. Он показывает, что специфические для писателя "муки слова" зависят от особенно сильного развития его первой сигнальной системы, от особенно прочного (хотя и противоречивого) единства в работе обеих сигнальных систем.

"Можно с уверенностью предположить, - говорит А. Брудный, - что, занявшись работами И. П. Павлова и его школы, критик и литературовед найдут в них немало интересного для себя, интересного профессионально. Совет А. М. Горького критикам "заглянуть в работы И. П. Павлова о рефлексах" - добрый совет. Он пригодится и писателям. Современные достижения физиологии высшей нервной деятельности способны помочь писателю глубже разобраться и в психологии человека (а литературу по справедливости именуют "человековедением"), и в некоторых особенностях творческого процесса.

Одновременно следует отметить, - продолжает он, - что центральный в статье Л. Гумилевского вопрос о физиологических основах воздействия художественного слова объективным научным методом изучен слабо. П. Якобсон целиком и полностью прав, когда он говорит," что "Л. Гумилевский, чрезвычайно упрощая подход к физиологии высшей нервной деятельности, незаконно перескакивает те этапы исследования, которые еще только должны осуществиться...". Именно так. Л. Гумилевский явно забежал вперед. От повседневной конкретной помощи писателю в его лингво-стилистической работе физиология высшей нервной деятельности пока еще очень и очень далека".

А. Рудаков (Киев), экономист по образованию, соглашается с выводами Л. Гумилевского. В своей большой статье он стремится с позиций павловского учения о сигнальных системах рассмотреть некоторые проблемы эстетики и стилистики.

Всех читателей интересует главный вопрос: применимо ли учение И. П. Павлова о слове к вопросам литературного мастерства, дает ли оно критерии художественности, способно ли оно помочь писателю в его творчестве, а критику и читателю - в понимании этого творчества.

Некоторые читатели пишут, что "Заметки писателя" - это новаторская работа, что в них запечатлен принципиально новый подход к вопросам словесного мастерства, стиля, к изучению художественного воздействия слова. Так оценивают статью юрист К. Сперанский (Орехово-Зуево) и писатель Я. Рыкачев (Москва). В статье Л. Гумилевского, говорит Я. Рыкачев, "вниманию критиков, литературоведов, писателей предлагается не более, не менее, как метод объективного понимания явлений словесного искусства".

К. Сперанский тоже считает, что статья "устанавливает объективный критерий художественного мастерства", открывая нам "совершенно неожиданную, но тесную связь между художественным мастерством и учением академика И. П. Павлова". "Ясно, - пишет он, - что найден (открыт) совершенно новый метод анализа формы художественного произведения, метод строго научный, стоящий на уровне самых последних достижений современной науки. Положено начало художественной "таблице умножения"... Теперь открывается беспредель-

стр. 199


--------------------------------------------------------------------------------

ная перспектива новой литературы, когда, как и в математике, спорить будит не о чем, а писать будут все хорошо" (Курсив наш. - Ред.). С этих странных позиций он критикует редакцию, которая во вступительном примечании к статье сказала, что на ней лежит отпечаток механистичности, упрощенного решения сложной проблемы. К. Сперанский считает, что замечания редакции - это "перестраховочные оговорки".

С таким упреком нельзя согласиться, как нельзя согласиться с рядом положений статьи Л. Гумилевского. О некоторых упрощениях, встречающихся в "Заметках писателя", уже правильно писал П. Якобсон. В статье имеются и другие ошибки, неточности.

Так, эстетические, художественные свойства слова выглядят в статье прямой надстройкой над физиологическими процессами. Л. Гумилевский пишет: "Физиологические процессы возбуждения и торможения совершаются во времени, но очень быстро, почти мгновенно, как это мы все знаем хотя бы по быстроте, с которой отдергиваем руку, коснувшись неожиданно горячего предмета. За словом, видимым или слышимым, действующим как условный раздражитель, следует та или иная ответная реакция организма, на что нужно некоторое время, не большее, однако, времени, необходимого для произнесения или прочтения самого слова. Для нормального действия словесной сигнализации на наши органы чувств необходимо совпадение того или другого промежутка времени; отсюда требование краткости".

Эстетическая категория краткости выводится здесь прямо из физиологических процессов возбуждения и торможения, из чисто биологических свойств человека. К тому же автор ставит на одну доску бессознательную мышечную реакцию, врожденный рефлекс (отдергивание руки от горячего предмета) - и сложнейший, стоящий на много ступеней выше процесс художественного восприятия.

Художественное слово выступает в "Заметках писателя" лишь как физиологическое явление -как сигнал сигналов, условный раздражитель1. Для писателя, говорит автор, дело заключается в том, "чувствует ли он не только грамматическую, но и физиологическую силу слова как условного раздражителя". "Только оценивая принятое автором слово как условный раздражитель, можно безошибочно определить, является ли данное слово действительно нужным, правдивым, художественным словом".

Художественную силу слова Л. Гумилевский сводит здесь к его физиологической силе, делает ее прямой надстройкой над физиологическими процессами; эстетическое восприятие сужается при этом до физиологического акта. Л. Гумилевский признает, что термин "условный раздражитель" "слишком прямолинеен и недостаточно широк, чтобы вместить все сложные и меняющиеся явления социальной и психической жизни, с которыми имеет дело писатель". И тем не менее в статье идет речь лишь о физиологических свойствах слова, а его художественная сила выводится только из его свойств "сигнала сигналов".


--------------------------------------------------------------------------------

1 Первые сигналы по Павлову - это ощущения, восприятия, то есть непосредственно чувственные отражения внешней среды. Они свойственны и человеку и животному. Вторые сигналы (или сигналы сигналов) - это слова, которые играют роль условных раздражителей нервной системы.



стр. 200


--------------------------------------------------------------------------------

Но художественные свойства слова не носят биологического характера, не остаются раз и навсегда данными, извечно существовавшими: они зависят от эпохи, в которую это слово создано, от социальной и национальной обстановки, от уровня развития общества, от степени эстетического развития людей - писателей и читателей, от их мировоззрения, от литературных традиций, от законов жанра, в котором создано это слово, и т. д.

"Заметки писателя" не учитывают этого. Их автор берет только одну сторону проблемы художественного восприятия, выделяет только одну группу свойств слова и этим обедняет, упрощает богатство слова и сложность всей проблемы его художественного воздействия.

Все эти вопросы нельзя решить, замыкаясь в область физиологии, забывая об историческом подходе, о специфических законах искусства.

Художественное слово могут изучать разные науки, в том числе эстетика, литературоведение, языкознание, стилистика, психология, физиология. У каждой из этих наук свои задачи, они подходят к слову с разных сторон, изучают разные его свойства. Чтобы понять все свойства слова, все законы словесного мастерства, надо, видимо, черпать из всех источников, синтезировать данные всех этих наук. Однобокое изучение слова, подход к нему с одной только стороны никогда не даст нам столько, сколько изучение слова в совокупности всех его свойств и сторон.

Можно ли искать критерии художественности в павловском учении о сигнальных системах? Дает ли оно тот объективный метод, который позволяет "совершенно безошибочно", говоря словами Л. Гумилевского, "определить, является ли данное слово действительно нужным, правдивым, художественным"?

Посмотрим, как анализирует художественные тексты автор "Заметок писателя", служит ли при этом его концепция объективным мерилом. Л. Гумилевскому - вслед за Чеховым и самим Горьким - кажется словесной красивостью горьковское "море смеялось". Он говорит, что каждое слово как условный раздражитель должно быть подкреплено безусловным раздражителем (то есть конкретным, чувственным представлением или восприятием, даваемым первой сигнальной системой). Подкрепленность слова безусловным раздражителем, конкретной картиной жизни он справедливо именует одним из основных требований к художественному слову.

Но где взять объективный критерий этой подкрепленности? Л. Гумилевский считает, что метафора "море смеялось" не может вызвать в сознании читателя никакой реальной картины, никакого зрительного образа. Но вот совсем недавно Б. Полевой написал о море, омывающем берега Сицилии: "Слева синеет, сверкает и вот уж действительно, как у Горького, смеется море".

Для Л. Гумилевского слова "море смеялось" не подкреплены конкретным зрительным образом, Б. Полевой нашел им подтверждение в реальной картине солнечного итальянского моря.

Ясно, что в поисках этой подкрепленности чьи-то субъективные ощущения - или Полевого или Гумилевского - обманулись. Но чьи? Никакие данные физиологии не могут ответить на этот вопрос, ибо "подкрепленность" слов "море смеялось" "конкретным раздражителем" зависит не от законов физиологии, а от живого опыта человека. Таким образом, концепция Л. Гумилевского

стр. 201


--------------------------------------------------------------------------------

в самый решающий момент оказывается не в силах сыграть роль безошибочного мерила: последней инстанцией в ней выступает не объективно-физиологический, а субъективный момент.

Возьмем другой случай. Л. Гумилевский приводит отрывок из рассказа Ф. Гладкова о простодушном старике, который любил "шуточкой поиграть" и "даже деловой разговор в цехе вел с улыбочкой да прибауточкой".

Он говорит, что Ф. Гладков неверно, противореча законам физиологии, подобрал здесь слова "шуточка, прибауточка, улыбочка", что к образу простодушного и веселого старика они не подходят.

"Шуточка, - пишет Л. Гумилевский, - таит под видом простодушия коварство, ехидство, недоброжелательство, зло. У Чехова рассказ о таком гнусноватом коварстве так и называется "Шуточка". С "улыбочкой", с "шуточкой" " прибауточкой, "дрябленьким голоском" сам исходил и других изводил своим "говорком" Иудушка Головлев".

Л. Гумилевский считает, что "шуточка" всегда соответствует "гнусноватому коварству", всегда характеризует персонаж сатирически. Многообразие смысловых оттенков этого слова сводится здесь только к одному оттенку. Но в жизни часто встречается и юмористическая "шуточка" без всякого "гнусноватого коварства". Совсем не обязательно связывать с "шуточкой, улыбочкой, прибауточкой" и образ Иудушки Головлева. Чехов увидел в жизни один вид "шуточки", Гладков - другой, и одно не исключает, не вытесняет другого. Л. Гумилевский пошел в данном случае не от жизни, а от того значения слова "шуточка", которое оно имело в книге, написанной полвека назад. К тому же он не может подкрепить свое мнение точными физиологическими данными, так как вопрос о том, правильно ли подобрал здесь слова Ф. Гладков, лежит за пределами физиологии.

Как видим, ни в случае с Горьким, ни в случае с Гладковым концепция Л. Гумилевского не выступила объективным критерием, а последние инстанций его оценки основывались не на объективных данных, а на субъективном толковании.

В "Заметках писателя" есть много живых, убедительных разборов языкового мастерства, но и они в конечном счете построены не на материале объективных физиологических данных. Иначе и быть не может, ибо общие законы высшей нервной деятельности - законы биологические - не предопределяют конкретный характер той или иной оценки, того или иного эстетического восприятия.

Физиологический процесс, который совершается в человеке при восприятии слова, - это лишь одна сторона многогранного эстетического переживания, лишь его материальный субстрат, механизм. У разных людей, с разными взглядами, разной степенью эстетического развития, воздействие одного и того же слова вызывает разные по интенсивности и по содержанию эстетические переживания. Их механизм, их физиологическая основа может быть одинаковой, а само восприятие неодинаково. Ведь глубина, сила, характер эстетического восприятия каждого человека зависит от эпохи, в которую он живет, класса, к которому принадлежит, его взглядов, воспитания, эмоционального опыта, вкусов, склонностей, даже возраста, темперамента. Это не значит, конечно, что "сколько людей - столько и восприятий". В этих восприятиях есть общие свойства, есть свои законы, но вряд ли мы скажем, что из-за общности физиологических меха-

стр. 202


--------------------------------------------------------------------------------

низмов характер и степень художественности данного слова во все времена и для всех народов остаются неизменными, а его восприятие - одинаковым.

Специфика художественности слова зависит от многих факторов - эстетических, социально-исторических, мировоззренческих и т. д. Л. Гумилевский сводит их к одному фактору - физиологическому, и тем самым упрощенно решает вопрос о критерии художественности.

Но значит ли это, что статья Л. Гумилевского ошибочна во всех своих тенденциях? На наш взгляд, несмотря на свою односторонность, она полезна постановкой вопроса о связи между художественным воздействием слова и законами высшей нервной деятельности. Трудно согласиться с П. Якобсоном, который отрицает саму возможность использовать учение Павлова в познании законов художественного восприятия. Статья Л. Гумилевского показывает, что такая связь существует.

Видимо, никто не будет спорить, что знакомство с учением И. П. Павлова, в котором заложены материалистические основы психологии, поможет писателю глубже понять внутренний мир человека, процессы его духовной жизни. В этом смысле призыв Л. Гумилевского изучать теорию Павлова бесспорно полезен.

Его работа поможет установить также некоторые общие основы эстетического восприятия, понять некоторые "тайны" воздействия художественного слова.

За сферу восприятия художественной стилистики концепция Л. Гумилевского вряд ли выйдет. Скорее всего она найдет свое место в еще не существующей науке - психологии литературного творчества, в разделе о наиболее общих особенностях художественного восприятия, его аппарате. Обращение к Павлову помогает решить и важнейший для эстетики вопрос о специфике образного мышления, понять, какие особенности имеет психология писателя как представителя "художественного типа" нервной системы, и т. д.

Конечно, эти задачи будут реализованы лишь тогда, когда начнется серьезная разработка сложных и спорных вопросов, связанных с учением И. П. Павлова о слове. Однако разрабатывать и решать их силами специалистов уже пора, и в этом отношении "Заметки писателя" тоже могут принести пользу как начало важного разговора, толчок к исканиям творческой научной мысли. Пора начать такую исследовательскую работу. Литературная общественность, безусловно, будет с интересом следить за ней и примет необходимое участие в этой работе.

стр. 203