ГЛАВНОЕ
МЕНЮ ВОСПОМИНАНИЯ АРТИЛЛЕРИСТОВ
THE
RUSSIAN BATTLEFIELD 
|
ГЛАВНОЕ
МЕНЮ ВОСПОМИНАНИЯ АРТИЛЛЕРИСТОВ
THE
RUSSIAN BATTLEFIELD |
1. НЕДОЛГАЯ СЛУЖБА В 1-й Гв. ТАНКОВОЙ АРМИИ. МАРТОВСКИЙ БРОСОК ТАНКОВ ЗА ДНЕСТР
После ранения в ноябре 1943 года при прорыве из окруженного Житомира я попал
в Курск, где находился на излечении в госпитале. Но уже в конце января 1944
года я снова в направляющейся на фронт большой команде выздоравливающих. На
пригородных поездах команда добралась через Льгов до Харькова, где три дня ожидала
эшелона на Киев (регулярные поезда тогда еще не ходили). Здание центрального
вокзала Харькова было полностью разрушено, и спали мы на полу в расположенном
на привокзальной площади почтамте. Наконец нам предоставили три товарных вагона
с нарами и печками, прицепленных к поезду на Киев. Общество в вагоне собралось
живописное и веселое ѕ бывалые бойцы, прошедшие огонь и воду, многие были ранены
еще прошлым летом на Курской дуге. Байки, анекдоты, песни лились рекой. Запомнился
молодой парень интеллигентного вида с гитарой, который приятным голосом исполнял
песню штрафников. "...По пыльной дороге устало рота штрафная идет... Лица
нахмурены, брови суровые ѕ только вперед и вперед, искупленье нас ждет... Кто
там, кто там захныкал, вспомнил жену или мать - ты не один, а нас целая рота,
и каждый готов умирать..." Разговорились. Я спросил, за что он попал в
штрафную роту. Оказывается, будучи радистом на одном из кораблей Черноморского
флота, он находился в увольнении в Новороссийске и к несчастью попался на глаза
коменданту города. Что между ними произошло, я не очень понял, но встреча закончилась
тем, что молодой краснофлотец застрелил из пистолета офицера.
 |
Перед отправлением поезда из Харькова к нашему вагону подошла женщина лет сорока с дочкой-подростком и попросила довезти до Киева, откуда они родом. На вопрос, не боится ли она ехать в такой компании, женщина ответила, что она опытная, жизнь знает и ее ничем не удивишь. Мы взяли их в свой вагон, где они забились в угол и тихо просидели всю дорогу. Ну а братва первые полчаса стеснялась, а потом забыла о них. В Киеве на прощанье она сказала: "Знаете, ребята, я в жизни всякое слыхала, но такого..."
Из Киева наша команда добралась до памятного мне Житомира, на окраине которого
теперь располагался запасной полк 1-го Украинского фронта ѕ главный распределитель
пополнения. В тот же день вечером я уже шагал в строю команды, направлявшейся,
как вскоре выяснилось, в 21-ю Гв. Механизированную Краснознаменную бригаду 1-й
Гв. Танковой Армии. У меня были артиллерийские погоны старшего сержанта и медаль
"За отвагу" старого образца, которая в те времена встречалась не так
уж часто. Наверное, поэтому меня сразу же назначили в мотострелковый батальон
командиром противотанкового орудия и вручили новенькую 45-миллиметровую длинноствольную
пушку, известную в армии под оптимистическим названием "прощай, родина".
В марте 1944 года 1-ю Гв. ТА начали перебрасывать из района Бердичева на юг
для наступления к Днестру. На украинском черноземе грязь была такая непролазная,
что двигаться могла лишь техника на гусеничном ходу, да еще в какой-то мере
двухприводные американские грузовики "студебекеры". Мое орудие на
прицепе трехтонного ЗИС'а намертво засосало в грязь вблизи какой-то деревушки,
где мы простояли почти две недели, пока дороги не просохли. Когда тронулись
на юг вместе с двумя другими отставшими машинами догонять свою 1-ю Гв.ТА она
уже была далеко за Днестром. Путь стремительного наступления танкистов был усеян
множеством трофеев. Никогда я не видел столько брошенной немецкой военной техники.
Тяжелые танки "Тигр", целые стада "Пантер", чем-то напоминавших
наш танк Т-34, артиллерийские орудия ѕ все это было выкрашено буро-желтыми пятнами
под цвета пустыни и, видимо, переброшено прямо из Африки. В середине апреля
наша небольшая группа почти достигла линии фронта под Станиславом (Ивано-Франковском).
Здесь произошел довольно странный случай, в достоверность которого трудно было
поверить, если бы о нем рассказали другие. Заряжающий моего расчета девятнадцатилетний
парень А., родом из Курска, считался опытным бойцом, так как прошел бои на Курской
дуге. В праздничный пасхальный вечер мы остановились на ночевку в крестьянской
хате вблизи дороги, рассчитывая уже на следующий день попасть в свою бригаду.
Хозяин хаты хорошо угостил нас самогонкой и сельской закуской. Ранним утром
следующего дня стали собираться в дорогу. Ни с того, ни с сего А. заявляет:
"Ребята, я себя плохо чувствую, и вообще меня сегодня убьют!.." На
наши уговоры, что это ерунда, надо опохмелиться, и все пройдет, он повторял
свое. Стояла солнечная теплая почти летняя погода, шоссе было отличное. Но когда
до передовой оставалось несколько километров, началась какая-то суматоха: слева
и справа на холмах появились двигавшиеся в тыл артиллерия и обозы, а впереди,
метрах в трехстах, на перекрестке дорог возник непонятный затор. Я вместе с
А., оставив машины на шоссе, пошли выяснить, можно ли ехать дальше. На перекрестке
какой-то генерал с пистолетом в руке пытался навести порядок. Картина в общем
ординарная: противник перешел в контрнаступление и потеснил наши части. Нас
это пока не касалось, и мы спокойно пошли назад к своим машинам. Увлеченные
разговором, очнулись слишком поздно, когда увидели пикирующую на нас пару Ю-87-х
и услышали свист уже летящих бомб. Следуя установленному опытом правилу, перепрыгнули
через кювет и ринулись под бомбы, а не от них быстрым шагом, а затем и бегом.
Но, видимо, реакция наша была запоздалой. Через мгновение взрывом меня бросило
на землю, я почувствовал, что осколки впились в правую ногу и голову. Дополз
до межи с водой, но в неё брезгливо не полез, а лег на спину и стал материться.
Оказывается, самолетов было не менее десятка, и они попарно обрабатывали разные
цели. Неподалеку упала бомба килограмм на сто, меня качнуло взрывной волной.
Вдруг я увидел какой-то взрыв в воздухе и было обрадовался, что сбили немецкий
самолет. Но оказалось, немцы "на закуску" бросили кассетную бомбу,
называемую солдатами "картошкой". В воздухе довольно большой по размерам
цилиндр вспомогательным зарядом разделяется на две половины, находящаяся внутри
кассета с множеством небольших мин разворачивается потоком воздуха и рассеивает
их на большой площади. После этого пикировщики оставили нас в покое, найдя себе
неподалеку новую цель. Я стал звать на помощь. Меня подняли на руки, из переполненного
кровью сапога лилась кровь, в пятке торчал длинный осколок. К счастью, в затылочную
часть головы осколки впились по касательной. А., отставший от меня не более
чем на метр-полтора, был убит. Совершенно не понятно, почему самолеты набросились
на нас двоих, спокойно шагающих по шоссе, поблизости никого не было, а в ста
метрах находилась гораздо более привлекательная цель ѕ три автомашины, причем
одна из них с пушкой на прицепе. Как будто кто-то специально наводил пикировщика
именно на А. После этого ранения авиация меня преследовала всю дорогу в госпиталь
вплоть до самого Киева.
 |
Уже через пару часов, когда меня обработали в ближайшем госпитале и погрузили
на повозку рядом с другим таким же бедолагой, деревню, где располагался госпиталь,
начали бомбить. В такой ситуации положению тяжело раненых не позавидуешь. Не
способные самостоятельно передвигаться, они могут только смотреть на небо и
слать проклятия летчикам. Но все обошлось, и пожилой ездовой повез нас, наконец,
в тыл. Когда стемнело, повозка заехала к стоявшему вблизи шоссе одинокому домику,
где проживала польская семья. С помощью ездового мы сползли с повозки и расположились
на полу комнаты, освещаемой подвешенной к потолку керосиновой лампой. Сам ездовой
вышел во двор и занялся лошадьми. В это время послышался звук одинокого самолета,
который сбросил только одну бомбу, угодившую, к несчастью, прямо во двор. Взрывом
выбило оконные стекла хаты. Я, несмотря на раненную ногу, умудрился сбросить
лампу на пол и погасить её. Вскоре в комнату вполз несущий какой-то бред ездовой,
явно потерявший рассудок из-за тяжелого ранения головы. Утром, вооружившись
винтовкой ездового, я выполз на шоссе и стал дожидаться попутной машины. Винтовка
в такой ситуации крайне необходима, поскольку в Советской Армии существовала
сволочная традиция подбирать раненных только своего полка или своей дивизии
(к медикам это не относится). Несколько грузовиков пронеслось мимо, не обратив
на меня внимания. Тогда я стал имитировать готовность открыть огонь по колесам.
Наконец, нас подобрали и довезли до большого госпиталя в каком-то городишке,
откуда после ночной бомбежки утром на грузовике отправили дальше в тыл. Когда
наша машина подошла к Днестру, оказалось, что понтонный мост разведен, а с обеих
сторон переправы скопились тысячи повозок и автомобилей, большинство из которых
на западном берегу были загружены раненными. В этот момент в небе появляются
два "Мессершмитта-109", делают разворот и улетают. Все уже по опыту
знают, что вслед за ними жди пикирующих бомбардировщиков и безжалостной бомбежки.
Сотни способных хоть как-то двигаться раненных покидают грузовики и уползают
как можно дальше в поле. На это надо было посмотреть... Но, к счастью, все обошлось.
Самолеты почему-то не прилетели, переправу вскоре навели, и мы продолжили путь
на восток.
На ближайшей железнодорожной станции за Днестром раненых погрузили в товарные
вагоны санлетучки. Ночью её выгнали в открытое поле, так как станции почти беспрерывно
бомбили. На следующий вечер эшелон прибывает в Киев. Раненых вносят в большой
зал, где рядом стоят, наверное, около десятка операционных столов. Уколы, операция,
перевязка, гипс, шины ѕ всё это делается быстро. У окон уже стоит эшелон пассажирских
вагонов санитарного поезда дальнего следования, в которые нас вносят прямо с
операционных столов. Глубокой ночью начался очередной налет немецкой авиации
на Киев (потом говорили, что самолетов было около сотни). Оказалось, что совсем
недалеко от нашего эшелона расположена зенитная батарея крупного калибра, которая
беспрерывно вела огонь почти до рассвета. Сверлила одна мысль: сейчас бомбардировщики
навалятся на батарею, а заодно и нас сотрут в порошок. Но нам опять повезло,
так как вся воздушная армада атаковала в основном дарницкий железнодорожный
узел на левом берегу Днепра, а мы находились на правом. Стоял 1944 год, и сил
у противника для более масштабной бомбежки не хватало. Через двое суток было
восстановлено движение через Днепр. Из окон вагонов было видно, как в Дарнице
засыпают огромные воронки от крупнокалиберных бомб.
После Киева мы две недели ехали спокойно, удивляясь незатемненным станциям и
городам. За это время с кем только не познакомишься, о чем только не переговоришь.
Здесь я впервые встретил человека, который открыто ненавидел Сталина и не боялся
об этом говорить. Это был уже немолодой солдат с перебитой миной рукой, подвешенной
в гипсе горизонтально на "аэроплане" ѕ специальной проволочной решетке.
Отец пятерых детей, член коммунистической партии, учитель по профессии говорил
мне о том, что Сталин уничтожает партию. В Кузбассе эшелон начали постепенно
разгружать, а я доехал до Ленинск-Кузнецка, откуда вскоре был переведен в Прокопьевск.
2. СНОВА 1-й Гв. КАВКОРПУС. "ДОЛИНА
СМЕРТИ" НА ДУКЕЛЬСКОМ ПЕРЕВАЛЕ
После более четырех месяцев пребывания в госпиталях, связанного с третьим ранением,
мне удалось получить направление не в запасной полк, а непосредственно в 1-й
Гв. Кавкорпус, где я проходил службу с марта 1942 года по ноябрь 1943 года.
Участок, на котором действовал корпус, примерно был известен из писем сослуживцев
ѕ Западная Украина, южный фланг 1-го Украинского фронта. В начале сентября я
уже выходил на перрон вокзала в Киеве, куда пришлось добираться поездом с несколькими
пересадками. Здесь на глаза мне попался лейтенант с фиолетовыми кавалерийскими
погонами. Оказалось, что он тоже из 1-го Гв. Кавкорпуса. Искать свою часть решили
вместе. До Львова ехали на товарных поездах, а одну ночь даже на крыше вагона
санитарного поезда, следующего к фронту. Путь от Львова до передовой проделали
на попутных грузовиках, что в то время было организованно довольно хорошо. Приходишь
на дорожный КПП, предъявляешь документы, и тебя сажают на первую же попутную
машину. Как раз в это время началось наступление 1-го Украинского фронта под
польским городом Кросно, которое проходило не совсем гладко. Это ощущалось в
какой-то суете и нервозности на дорогах. За несколько километров до передовой
на очередном КПП пришлось расстаться со своим попутчиком. Но мне повезло, буквально
через полчаса из остановившейся машины вылез сержант с артиллерийскими погонами,
в котором я узнал знакомого командира орудия. Через час я уже был в штабе моего
143-го Гв. ИПТАП'а, располагавшегося на Дукельском (Дуклянском) перевале, по
которому проходила граница между Польшей и Чехословакией. Незадолго до этого
две кавдивизии 1-го Гв. Кавкорпуса прорвались через линию фронта в Восточную
Словакию с задачей оказать помощь Словацкому национальному восстанию, поднявшемуся
против фашистских оккупантов. Однако проход был быстро закрыт немецкими танками,
из-за чего не успевшим войти в прорыв полкам пришлось занять оборону непосредственно
на перевале в невыгодных условиях. Расположившийся с трех сторон на высотах
противник вел почти беспрерывный артиллерийский огонь по нашим частям. Временами
просто невозможно было выйти из окопа. Мы несли немалые потери, что давало солдатам
основание называть Дукельский перевал "долиной смерти". Однако и наша
артиллерия не оставалась в долгу, ведя интенсивный ответный огонь. Рядом со
штабом полка одно время располагалась огневая позиция крупнокалиберной зенитной
батареи, которая практически без пауз стреляла по наземным целям. Резкие, хлесткие
выстрелы, связанные со сверхзвуковой скоростью зенитных снарядов, тяжело переносились
даже опытными солдатами.
В полку еще оставалось немало моих старых товарищей, но было и много новичков.
Несмотря на то, что я отсутствовал девять месяцев, меня помнили и сразу же назначили
на прежнюю должность заместителя командира взвода управления полка. Уже через
пару часов после моего прибытия при очередном сильном артналете телефонные линии
связи с батареями были буквально разорваны на куски. Начальник связи полка приказал
их немедленно восстановить, а если не удастся ѕ собрать остатки кабеля для последующего
ремонта. Такую работу под непрестанными разрывами снарядов выполнить было нереально
без серьезных людских потерь. Но мы её сделали, не потеряв ни одного человека,
лишь благодаря непредвиденной паузе в артиллерийской дуэли. Однако в дальнейшем
гибели солдат-телефонистов избежать не удавалось. Особенно меня расстроила смерть
старого товарища Саши Веденеева, вышедшего в одиночестве на восстановление поврежденного
кабеля. Это он помог мне, раненному, выбраться из Житомирского котла в ноябре
1943года.
Интенсивные обстрелы длились в течение двух недель. В какой-то момент немцы
начали применять тяжелые реактивные минометы, разрывы мин которых буквально
сотрясали землю как авиационные бомбы. Эти минометы производили одиночные выстрелы,
чем отличались от немецких десятиствольных реактивных минометов, делавших за
короткий промежуток времени десять пусков мин. Десятиствольные минометы среди
солдат именовались "ишаками" за характерный звук при запуске мины,
напоминавший рёв осла. Однажды во время работы на линии связи я и немолодой
солдат П. попали под обстрел тяжелых минометов. Поблизости оказалась щель, в
которую прыгнул П., сверху на него я. Положение было неприятное, мины ложились
буквально вокруг окопа. Слышу, как П. начинает читать молитву: "отче наш,
ижеси на небеси..." Пришлось сделать вид, что я ничего не слышал, в такой
ситуации только и оставалось, что молиться.
На Дукельском перевале вместе с нашими войсками воевала чехословацкая бригада
генерала Свободы. У бойцов этой бригады я впервые увидел новые автоматы, которые
были короче самозарядной винтовки Токарева (СВТ) и напоминали первые послевоенные
автоматические винтовки Калашникова. У наших войск такого оружия видеть не доводилось.
Одно время рядом с нами располагался медпункт этой бригады, где производилась
первичная обработка раненых и откуда их эвакуировали в тыл. Многие из них знали
русский язык, объясняться с ними было легко. Все раненые чехи и словаки хотели
попасть только в русский госпиталь, а не в свой, что подтверждало высокий авторитет,
каким пользовались наши военные медики на той войне.
Вскоре после прибытия я узнал, что бывший командир 4-го ОКАД'а, а затем 143-го
Гв. ИПТАП'а майор К. уже подполковник и назначен командующим артиллерией 1-го
Гв. Кавкорпуса. На Дукельском перевале с ним произошла довольно странная история.
Как-то из корпуса позвонили в штаб полка и сообщили, что подполковник К. вместе
с ординарцем верхом выехали на передовую. Просили их встретить и передать приказ
срочно вернуться в штаб корпуса. Порядком пьяный подполковник проигнорировал
приказ и направился прямо в окопы занявшего оборону эскадрона. Взяв с собой
лейтенанта, командира стоявшего здесь же танка, он вышел на нейтральную полосу.
Раздалась пулеметная очередь, после которой в окопы приполз лейтенант-танкист.
По его словам у подполковника были перебиты пулями ноги. Однако немедленно вышедшая
на нейтральную полосу группа кавалеристов не смогла найти подполковника, он
исчез.
В начале октября наш корпус вывели на переформировку. Остаток года мы провели
в различных местах юго-восточной Польши. В небольшом городке Бжозув бойцы полка
размещались в частных домах. Мне и нескольким бойцам выделили комнату в особняке
местного ветеринарного врача, который был довольно богатым человеком. Его старший
сын, всегда носивший американские ботинки на толстой подошве, являлся, по-видимому,
офицером польской армии, держался замкнуто, но враждебности не проявлял. С младшим,
гимназистом лет 17-18-ти, мы даже сдружились, я понимал почти все, что говорил
он, а он неплохо понимал меня. Особенно ему понравилось то, что я читал (конечно,
до войны и в русском переводе) поэмы Мицкевича "Пан Тадеуш" и "Конрад
Валленрод".
Запомнился эпизод, происшедший в моем присутствии на другой квартире, где размещались
солдаты взвода управления. В комнату постучался и вошел бедно одетый человек
с седой до пояса бородой и длинными седыми волосами. По его словам, он еврей,
хозяин этого дома, который конфисковали у него фашисты. Жизнь ему спасла польская
семья, продержавшая несчастного в подвале несколько лет.
На улицах Бжозува мы часто проводили строевые занятия, маршировали, пели строевые
песни. Одной из них была знаменитая "Вставай страна огромная, вставай на
смертный бой, с фашисткой силой тёмною, проклятою ордой..." Александрова.
Эта песня особенно нравилась жителям города. Наверное, в ней было что-то неординарное,
непостижимым способом мелодия отражала трагедию нашего народа и решимостью воевать
до победного конца. Поляки, пробывшие сами в оккупации пять лет, это чувствовали.
Через две недели полк покинул Бжозув и перебазировался в одну из польских деревень.
Надо сказать, что и здесь наши солдаты не встречали явной враждебности. Более
того, наши контакты с польским крестьянами всегда были дружескими и взаимно
доброжелательными. Вспоминается один случай, над которым мы долго смеялись.
Связисты полка располагались на небольшом хуторе, хозяин которого, по нашему
понятию, был середняк. Он с женой и взрослой дочерью трудились всю неделю с
утра до вечера, при этом, невзирая на осеннюю погоду, ходили босиком, но по
воскресеньям одевались по парадному и шли в костел. Как раз в это время польское
правительство в Люблине начало проводить земельную реформу. Наш хозяин забросил
работу по дому и целыми днями пропадал на каких-то собраниях. На мой вопрос
он ответил, что в деревне происходит передел земельных участков. После одного
из таких собраний хозяин вернулся домой расстроенным и мрачным из-за того, что
ему достался плохой участок земли. Он заявил, что собирается писать жалобу,
но не в Люблин, а в Москву, товарищу Сталину, для чего попросил у меня чистой
бумаги. Я дал ему вырванный из тетради двойной лист. На следующий день хозяин
вернулся веселый и радостный, так как получил хороший участок. Для этого оказалось
достаточным предъявить бумагу, полученную от "русского пана сержанта",
и назвать адрес, куда он будет писать.
С октября по декабрь 1944 года полк занимался различными видами войсковой учебы
и особенно отработкой тактики борьбы с танками. Собственными силами соорудили
небольшой полигон с подвижной деревянной мишенью в форме силуэта танка "Тигр",
которая передвигалась автомашиной на длинном тросе. На полигоне прошли тренировку
все орудийные расчёты полка, при этом стрельба велась не холостыми, а реальными
боевыми противотанковыми снарядами.
В первой половине января 1945 года 1-й Гв. Кавкорпус был переброшен на Сандомирский
плацдарм за Вислой.
|
|
|
|
|
|
